Великая разруха. Воспоминания основателя партии кадетов. 1916–1926

И даже большевистскому следствию, продолжавшемуся в течение его одиннадцатимесячного сидения в тюрьме и готовившему материал для громкого политического процесса, не удавалось в его действиях найти состава преступления. Только уже после расстрела Павла Дмитриевича в большевистской прессе наряду с другими ложными сведениями о нем, как, например, о том, будто он был руководителем русских эмигрантских монархических организаций, появилось сообщение, что он намеревался устроить какую-то организацию пятерок. О том, что состава преступления в действиях Павла Дмитриевича не найдено, свидетельствует и тот факт, что арестованные в Харькове в связи с его делом четыре его знакомых земца и члены кадетской партии, с которыми он в Харькове общался, вскоре были выпущены на свободу без всяких для них последствий. И наконец, о том же говорят и полученные через одно лицо, ныне уже умершее, заверения назначенного Павлу Дмитриевичу правозаступника, а именно, что его жизни опасность не угрожает и что самое большее, что его ожидает, – это ссылка куда-нибудь на север за незаконный переход границы.

Арестован был Павел Дмитриевич 13 июля 1926 года, когда он пробирался в Москву после почти двухмесячного пребывания в Харькове. Когда, собственно, он был опознан большевиками и когда началась слежка за ним, установить невозможно. Существовало у некоторых, правда немногочисленных, лиц предположение, что ГПУ было в курсе его планов еще до перехода им советской границы и что оно все время за ним следило. Но эта версия никакого подтверждения в дальнейших фактах не получила. Брат принимал всевозможные меры для законспирирования своего предприятия. Например, он изменил свою внешность, имел фальшивый паспорт и пользовался условными словами и несколькими фамилиями. Но надо признать, что трудно найти человека, менее его подходящего для конспирации, как по своей наружности, так и по своей смелости, доверчивости и неосторожности. Вот два бывших с ним в Харькове случая, рассказы о которых дошли до меня. Один человек, который хорошо знал меня в России, но брата никогда раньше не видал, встретив его, принял его, несмотря на измененный вид, за меня, вследствие сохранившегося у нас до последнего времени сходства, и воскликнул: «Петр Дмитриевич, вы ли это? И в таком виде и здесь!» На это брат, застигнутый врасплох, ответил незнакомому ему человеку на людной улице среди белого дня: «Нет, я Павел Дмитриевич». А вот другой случай. Он был однажды на каком-то представлении в театре и сидел на галерке. Когда после представления во время игры или пения Интернационала все встали, он не встал и не снял шапки. Сидевший с ним рядом пожилой человек, думая, что это деревенский простолюдин, стал его подталкивать, но он спокойно отвел его руку и продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Тогда тот прошептал: «Что ты, дедушка, Толстой, что ли, с того света пришел?»

Его пребывание в Харькове затянулось на много дольше, чем он хотел, и он сам считал это опасным с конспиративной точки зрения. Он считал также нежелательным трехнедельное проживание его в гостинице. Причин этой задержки было две. Первая – это запуганность тех лиц в СССР, на помощь которых он рассчитывал и которая его не менее огорчала, чем равнодушие эмиграции в Париже. Вторая причина – недостаток денег, главным образом из-за принудительного низкого курса привезенных им с собой долларов, а также из-за страшной дороговизны. Это заставило его прибегнуть к такому неосторожному шагу, как посылка в Париж телеграммы, хотя и под вымышленным именем, с просьбой о переводе ему полутораста долларов. Недостаток денег тоже заставил его, как он писал, действовать более кустарно, чем он раньше намеревался, а кроме того, сократить свой маршрут, не побывав, например, как он предполагал, в Волжском районе. В начале июля брат решился наконец ехать в Москву, хотя принять все необходимые меры предосторожности не оказалось возможным. Как видно из одного его письма в Париж еще из Кишинева, он просил содействия в устройстве ему одной конспиративной явки недалеко от Серпухова. Эта комбинация не удалась, и он, по-видимому, решился идти в находящийся верстах в десяти от станции Лопасня женский монастырь, игуменьей и основательницей которого была наша родная тетушка престарелая мать Магдалина, в миру графиня Орлова-Давыдова, ныне уже покойная. Шаг опять-таки рискованный, так как, если бы даже тетушке удалось при неожиданной встрече с ним и, может быть, в присутствии других не выразить удивления, он все же мог быть узнан другими. Из монастыря он, неизвестно каким способом, хотел пробраться до Москвы. На станции Лопасня он был арестован и отвезен обратно в Харьков, где и был заключен в тюрьму ГПУУ (Украины) на Чернышевской улице.

Глава 6 Одиннадцатимесячная тюрьма и расстрел