Великая война. 1914–1918

Именно с учетом удачного эксперимента Брухмюллера 11 ноября 1917-го в Монсе Гинденбург принял решение о наступлении на Западном фронте в следующем году, поставив на карту все[621]. С этим планом связывали очень большие надежды. В письме Гинденбургу от 7 января 1918 года Людендорф охарактеризовал настроения высшего военного командования Германии следующим образом: «…предлагаемое новое наступление… приведет к решающему успеху, на который мы все надеемся. <…> Мы [тогда] сможем выдвигать западным державам такие условия мира, которых требуют безопасность наших границ, наши экономические интересы и наше международное положение после войны»[622]. Окончательная победа могла принести существенные выгоды на Западе, в частности контроль над высокоразвитой промышленностью Бельгии, а также включение в немецкий Рур французского угольного и железорудного бассейна Лонгви-Брие[623]. Фламандская часть Бельгии, традиционно враждебная франкоговорящей Валлонии, поддалась соблазну. В феврале 1917 года в Брюсселе под патронажем немецких военных властей был создан Совет Фландрии, который за несколько последующих месяцев выторговал автономию региона под протекторатом Германии. Впрочем, надежды фламандцев на независимость противоречили намерениям немцев. Фландрия хотела демократии и полной независимости — Германия настаивала на подчинении. Таким образом, в 1918 году немецкая внешняя политика в отношении Бельгии споткнулась об упрямый либерализм народа, пантевтонские настроения которого были не настолько сильны, чтобы отказаться от национальных прав[624].

Продолжение войны на Востоке

Несмотря на то что главные усилия Германия направила на подготовку наступления на западе, ее политические интересы, связанные с будущим, по-прежнему сосредоточивались на востоке. Националистические настроения там были менее выраженными, а стремление к независимости не столь сильным. Германия верно рассчитала, что у нее есть благоприятная возможность подчинить себе тех, кто только что избавился от гнета бывшей Российской империи. Народы Балтии — литовцы, латыши, эстонцы — на протяжении веков сохраняли связи с немецкоговорящими странами, а многие землевладельцы являлись этническими немцами. Финляндия, хотя и обладала некоторой автономией внутри царской империи, стремилась получить полный суверенитет и была готова принять помощь Германии. Первоначально политика Ленина состояла в том, чтобы позволить нерусским народам империи отделиться, если они этого хотят, одновременно поощряя местные левые силы (при поддержке оставшихся там солдат русской армии) к просоветским выступлениям. В балтийских землях, оккупированных Германией в результате успешных операций 1916–1917 годов, такие революции оказались быстро подавлены, и власть перешла к прогерманским режимам. В Литве, стремившейся к полной независимости, это вызвало волнения[625]. В Финляндии парламент, предусмотренный еще царской конституцией, поровну разделился между правыми и левыми, и вопрос об отношениях страны с Германией спровоцировал гражданскую войну. Правые на протяжении всего конфликта в Европе поддерживали Германию, и финские добровольцы в составе 27-го егерского батальона сражались в рядах немецкой армии на Балтийском фронте с 1916 года. После провозглашения в декабре 1917-го независимости Финляндии готовность правых вступить в союз с Германией вынудила левых создать собственную рабочую милицию, и в январе 1918 года начались боевые действия. Левые захватили Хельсинки, столицу страны, а правые  отступили в северные провинции. Германия прислала оружие — 70.000 винтовок, 150 пулеметов и 12 полевых пушек, все русского производства. Одновременно из России прибыл военачальник, которому было суждено возглавить военные формирования правых. Речь идет о Густаве Маннергейме, прибалтийском дворянине, бывшем офицере царской армии — необыкновенно сильной личности и талантливом военачальнике.