Великая война и деколонизация Российской империи

В конце августа Корнилов сделал свой ход, направив корпус под командованием генерала Крымова с фронта к Петрограду, чтобы распустить Совет, арестовать большевиков и установить собственную диктатуру. Пути под эшелонами с этими войсками были разобраны рабочими-железнодорожниками, выбив их из колеи в самом буквальном смыле. Точно так же надежды Корнилова (из-за удивительной степени недопонимания), что Керенский поддержит переворот, рухнули, когда сам Керенский приказал сместить его и взять под арест. Споры историков, сопровождающие с тех пор «дело Корнилова», касаются его намерений: планировал ли он ввести министров-штатских в круг руководства, как надолго он намеревался установить чрезвычайное положение, было ли целью переворота уничтожить Временное правительство или только лишь «спасти» его от большевиков. Все стороны согласны, что Корнилов планировал политическое вмешательство с целью установления режима диктатуры, где бы он играл ведущую роль[452].

Итак, хотя августовское восстание Корнилова обычно считается главным контрреволюционным событием 1917 года, в определенном отношении оно стало также моментом, когда революция (в форме неподчинения установленной иерархии власти) достигла своего апогея. Переворот не удался. Ставка Корнилова, желавшего стать верховным военным правителем России, была бита, в отличие от большинства подобных ей в прошлом, но не из-за проигрыша современному государству и его армии, а как раз в силу противоположных причин. Власть была расколота до такой степени, что военные командиры более не могли ожидать, что их правление распространится на большие территории. Армия не была единой, как и страна в целом. Корнилов невольно раскрыл важную истину о военном вождизме – он лучше работает в масштабах небольших территорий.

Неудавшийся переворот способствовал окончательному распаду армии и страны. Произошел новый всплеск враждебности в отношениях офицеров и нижних чинов. Как утверждал в середине сентября генерал Громыко (Юго-Западный фронт), корниловский бунт уничтожил последние остатки взаимного доверия между ними. «Общее настроение удовлетворительное, – докладывал он, – но в связи с последними событиями армия возбуждена против командного состава»[453]. Другой генерал предупреждал, что пораженческая пропаганда пускает корни и что армию накрывает «волна безответственного большевизма»[454]. Вскоре усилились также межэтнические трения, на этот раз между казаками и теми, кто относил казаков к реакционерами правого толка. Крестьяне отказывались продавать зерно и фураж казачьим частям, а солдаты других частей травили их. Как мрачно сообщал один офицер, «казаков охваченные большевизмом солдатские массы ненавидят»[455].

Раскол армии зашел гораздо дальше недоверия к офицерству и казакам. Жестокое уничтожение Калуша, описанное ранее в этой главе, повторялось не раз, пока солдаты и дезертиры с кровью прокладывали себе путь на восток. Как позднее напишет будущий гетман П. П. Скоропадский, солдаты превращались в диких зверей.

Грабеж, убийства, насилия и всякие другие безобразия стали обыкновенным явлением. Не щадили женщин и маленьких детей. И это среди населения, которое относилось к ним очень сочувственно [Булдаков 1997: 129].