Великая война и деколонизация Российской империи

Первым, кто объединил в себе эти качества и устремления и стал первым истинным военным диктатором того времени, был Л. Г. Корнилов. Его талант командира и крайняя нетерпимость к военной дисциплине были широко известны. Если его любили, то любили. Если ненавидели, то со всей страстью. Очевидно, что он очень быстро осознал и всю опасность, и все возможности складывающейся ситуации и начал формировать подразделения людей, верных ему, а не его военным или политическим начальникам. Самым известным из таких формирований стал элитный отряд Текинского конного полка – текинцев. Эти люди служили лично Корнилову, и служили хорошо. Были и некоторые другие доверенные части. Однако раскол, порожденный отчасти революцией, отчасти особенностями личности Корнилова, также подтолкнул многих людей, находившихся под его командованием, к сопротивлению.

Июньское наступление вывело этот конфликт на передний план. Как мы видели, несмотря на успехи на ранних этапах, 8-я армия в первые дни июля восстала против законной власти и отказалась продолжать наступление. Когда немцы начали контрнаступление, боевой дух упал. Солдаты бежали в тыл, грабя и мародерствуя на своем пути. Корнилов отреагировал мощно, не ожидая указаний. Нет сведений о том, что Корнилов в июле 1917 года имел желание или вынашивал планы самостоятельной деятельности, однако выбор, сделанный им в течение этого месяца, оказался судьбоносным. Во-первых, он прибег к террору в качестве командной стратегии. Во-вторых, начал отстаивать свою независимость от центральной власти. И наконец, задумался о том, как соединить военную и политическую власть в своих руках.

Как только войска перешли в наступление, Корнилов прибегнул к решительным мерам. Солдаты, бегущие из Галиции, превратили эту территорию в плацдарм зверств. Так называемая Дикая дивизия, составленная из частей с Кавказа, проявляла особенную активность. Эта дивизия была отправлена на фронт явно для политической работы. Накануне наступления полковник Чавчавадзе начал свое выступление словами:

Господа, я действительно сожалею, что молодые офицеры, недавно присоединившиеся к нашим рядам, должны будут начать военную карьеру, выполняя довольно отталкивающую полицейскую работу [Kournakov 1935: 321].

Они должны были обрушиваться на любых солдат или любые части, уличенные в мятеже или дезертирстве, и многие члены дивизии это приветствовали. Один из дивизионных офицеров, Сергей Курнаков, признавал, что «надеялся получить возможность отомстить за оскорбления, которые мятежники нанесли моим братьям-офицерам» [Kournakov 1935]. Но вместо этого, когда наступление захлебнулось, Курнакову пришлось выполнять полицейскую работу совершенно иного рода. В городе Калуш он застал чудовищную сцену. Проезжая по главной улице, он подумал, что в июле пошел снег. На самом же деле это в воздух поднялась целая метель из распоротых пуховых подушек. Он видел, как солдаты предавались грабежу, «тело старого еврея… свисало с одного из окон, руки его были пришпилены к подоконнику», а целая банда насиловала беременную женщину – их он разогнал пулеметным огнем из своего автомобиля [Kournakov 1935: 338-341].

Другие отчеты также подтверждают зверства, творимые отступающей русской армией в Галиции, однако большинство из них указывает на то, что любимая дивизия Корнилова не остановила бойню, а стала одним из главных зачинщиков насилия, и не только в Калуше, но и в Тарнополе и Бродах. Как следует из донесения одного из должностных лиц на конец августа, «все время поступали жалобы на грабежи и насилие» со стороны Дикой дивизии[448]. Землевладелец, автор одной из таких жалоб, сетовал, что кавказские войска крали овощи, отнимали у людей деньги и совершили несколько убийств. «Местное население, – говорилось там, – охвачено паникой»[449]. Хотя Корнилов официально не одобрял подобного поведения, он лишь обострил ситуацию, следуя «политике выжженной земли», как в 1915 году. Он еще раз издал указ о массовом переселении всех мужчин призывного возраста вместе с вещами и лошадьми [von Hagen 2007: 84-85]. Он также организовал кампанию террора в отношении собственных солдат, поголовно приговаривая к смерти дезертиров и тех, кого винил в военном поражении, несмотря на запрет смертной казни, провозглашенный Революционной армией[450].