Великая война и деколонизация Российской империи

Мы затронули только некоторые аспекты сложной и необычайно важной истории российской экономики военных лет. Имперская система с началом войны была фундаментальным образом подорвана. До 1914 года Россия в больших объемах поставляла на международный рынок товары и рабочую силу. Но, когда разразилась война, ключевые торговые пути в Европу были перекрыты, а самые значимые морские пути были заблокированы, когда Османская империя закрыла Проливы, а немцы – Балтийское море. Единственные пути, оставшиеся открытыми, имели малую пропускную способность и непрочные связи с Центральной Россией, испытывали на себе действие жестоких морозов: связи с Азией и Тихим океаном через Сибирь, арктические морские пути в Мурманск и Архангельск да сухопутные маршруты через Скандинавию. Сперва государственные и военные стратеги говорили об этой насильственной автаркии «нет худа без добра». Возможно, считали они, сокращение производства сельскохозяйственной продукции, неминуемое при мобилизации миллионов крестьян, можно будет компенсировать отказом от экспорта зерна. По большому счету, это было верно: на полях империи росло достаточно хлеба, чтобы кормить население вплоть до 1917 года.

Однако подобное понимание экономики было довольно примитивным. Недостаточно вырастить зерно (или произвести другие товары). Все это еще нужно сохранить, перевезти, снова поместить на хранение и обеспечить сбыт. Это потребовало бы либо укрепления внутренних каналов рыночной экономики империи, либо разработки новой нерыночной формы экономического производства и распределения. Как сказано в главе 1, царистское государство упорно отказывалось и от того, и от другого. Опасаясь иностранцев, евреев и «спекуляции», военные и государственные власти травили и оказывали давление не только на коммерсантов, но и яростно обрушивались на любое упоминание о том, что прибыльная торговля приносит государству пользу и является проявлением патриотизма. В страхе перед коммунистами те же власти поддерживали принцип частной собственности и отрицали возможность захвата имений или предприятий российских собственников во имя военных целей или общественного блага.

Таким образом, экономическая система, которую можно обозначить как «ставканомика» – от термина «Ставка Верховного главнокомандования», – сочетала в себе яростную враждебность в отношении рыночного капитализма и равно яростную ненависть к коммунизму. Ставканомика не сводилась к генералам, правящим окраинными землями от имени Ставки. Я использую это слово просто для краткого обозначения антикапиталистической, антикоммунистической и антисемитской политической экономики, доминирующей в выработке политико-экономических решений в зоне боевых действий в первый год войны, а затем распространившейся по всей империи в последующие военные годы. Внутренние противоречия этой экономической идеологии были очень глубоки, что и демонстрируют два феномена военного времени. Первый из них, изученный во всех подробностях Эриком Лором, это покушение на права частной собственности населения вражеских держав во время войны. Военные вожди в Ставке нападали, арестовывали, а затем захватывали обширные земельные угодья и огромные фабрики, особенно принадлежавшие немцам. Чиновники и местные жители тогда устраивали драки, растаскивая имущество предприятий. Все это происходило в условиях затянувшихся дебатов о земельной реформе и владении фабриками, когда умеренные и консерваторы ханжески ратовали за права частной собственности. Как вскоре начали сетовать обеспокоенные правительственные чиновники, эти захваты могли ослабить (и ослабляли) любые принципиальные претензии на права собственности, которые государство выдвинуло бы в других условиях [Lohr 2003: 64-65]. Если можно забрать землю Шмидта во имя общественного блага и поддержки военных усилий, почему заодно не забрать землю Иванова?

Второй феномен касался представления о евреях во время войны. Для приверженцев ставканомики евреи были типичными капиталистами: спекулянты, стремящиеся извлекать прибыль из рыночной деятельности. В то же время евреи были также и типичными коммунистами: распространители иностранной заразы и политических диверсий. Важно понимать, что это противоречие не было результатом разумного суждения о том, что некоторые евреи были капиталистами, а некоторые – коммунистами. Получалось, что «еврей» одновременно представлял собой и то, и другое.