Великая война и деколонизация Российской империи

Окончание Первой мировой войны означало конец политики сдерживания зверств. Характерным явлением Гражданской войны стало превознесение насилия и открытая практика кампаний террора. И белые, и красные применяли неузаконенное, деспотическое и безжалостное насилие для достижения политических целей или просто для того, чтобы удовлетворять свои потребности на землях, через которые проходили их войска. Вражеских офицеров, взятых в плен на поле боя, обычно расстреливали на месте. Чудовищные публичные пытки были в обычае. Целые деревни подвергались наказаниям за предполагаемые проступки отдельных лиц. Большевики оправдывали красный террор как необходимый механизм революционной классовой борьбы. Благородное обращение с врагом даже не подразумевалось, и неважно, какие банальные высказывания о «гуманности» и «цивилизованности» изрекались во время войны против Германии. Террор, пусть и «столь жестокий и насильственный», был необходим для победы революции[493]. Белые были не менее прямолинейны. Корнилов и Марков воодушевляли Белую армию лозунгами типа «Чем больше террора, тем больше победы!» [Bortnevsky 1993: 356]. Антибольшевистские силы в Украине в течение всего 1919 года применяли против еврейского населения практику террора, который затмил кровопролития довоенных и даже военных лет своими сотнями тысяч жертв. Некоторые еврейские общины подвергались погромам до 11 раз за год [Будницкий 2003: 136]. В Сибири колчаковцы вели карательные акции с не меньшей жестокостью, чем это делали красные в Гражданскую войну. Другие военные вожди поступали еще ужаснее, как подтверждает варварская деятельность в Монголии барона фон Унгерн-Штернберга. «Кровавый барон» и его люди расстреливали мирных жителей ради забавы, сжигали заживо и обыскивали проходящие поезда в поисках скрывающихся там большевиков с таким рвением, что проезд через эти территории стал попросту невозможен [du Quenoy 2003: 1-27]. Если эти события и имели отношение к революции и страстному насаждению коммунизма и антикоммунизма, они также глубоко уходили своими корнями в период Первой мировой, когда политика превратилась в смертельную битву, а жизнь сильно подешевела как следствие грубого насилия военного времени [Sunderland 2005: 285-298].

Ничто не демонстрирует факт краха имперской государственности лучше, чем взлет таких людей, как Унгерн-Штернберг [Sanborn 2010: 195-213]. Условия для возникновения феномена военной диктатуры создавались в период войны. Весь 1916 год государство устанавливало изначальную монополию на осуществление законных силовых действий, хотя природа этой законности была по большому счету скорее национальной, чем имперской. Справедливо не только в отношении националистических воззваний к русским солдатам, но и в отношении других этнических групп, которым разрешалось формировать собственные подразделения наподобие тех, что составляли так называемую Дикую дивизию добровольцев с Кавказа. И опять-таки большое значение в этом отношении имеет 1917 год. Не только армия расширила представление о добровольческих ударных войсках, включив туда подразделения энтузиастов революции и женщин-патриоток; подрыв законных полномочий полиции после февраля 1917 года требовал сформировать милицию из числа представителей различных слоев общества. Какое бы слово ни использовать для описания природы организованных войск в 1917 года, «монополия» для этого не подходит. И солдаты, и гражданские одинаково утратили уважение к элитам центра и бросали вызов их авторитету, в силу чего военная диктатура становилась реальностью все в большей степени. И опять-таки Корнилов – наиболее яркий пример командира, который добился полной преданности у части своих войск, который старался сочетать политическую силу с военным авторитетом и научился понимать важность местной власти в эпоху анархии. Его не стало в 1918 году, однако он породил множество последователей и в 1919 году, и после из числа крестьян-анархистов, таких как Нестор Махно, и диких казацких атаманов, таких как Григорий Семенов [Bisher 2005].

Социальная катастрофа

Итак, крах государственности и распространение насилия оказали разрушительное воздействие на имперское общество. Эта третья фаза деколонизации – социальная катастрофа – в ходе Первой мировой войны накрыла территории от линии фронта до глубокого тыла и преобладала в течение всего периода Гражданской войны в России. Социальные узы ослабли, а институты, традиционно обеспечивавшие стабильность, оказались неспособны продолжать это делать, пока шла война. В военные годы особенно ощутимыми оказались две социальные проблемы, каждая из которых была тесным образом связана с нараставшим из месяца в месяц кризисом государственности: возникновение чрезвычайного экономического положения военного времени и феномен принудительного переселения.