И все же не вызывает сомнений, что решающим годом с точки зрения краха государственности и политического обновления стал 1917-й. Февральская революция и отречение царя от престола привели к исчезновению многовековой системы власти, законности и правления, с одной стороны принеся освобождение, но с другой – обнажив серьезные трещины в здании имперского общества. Как показала дискуссия по вопросу вызова империи в 1917 году, способность политических лидеров в Петрограде влиять на события – не говоря уже о том, чтобы ими управлять, – на периферии была весьма ограниченна, и не только у Временного правительства, но и у Петросовета. Немногим лучше была ситуация в Центральной России. По всей империи межнациональная рознь, классовые конфликты и партийные расколы подрывали способность государства обеспечивать безопасность и стабильность. Рушащееся государство не в силах было обуздать разгул преступности и крах экономики. Большевистский переворот в октябре стал точкой невозврата. Антикоммунисты всего политического спектра бросали вызов власти большевиков. Когда ненасильственные политические усилия оказались бесполезны (как в ходе единственного заседания обреченного на неудачу Учредительного собрания в январе 1918 года), белые двинулись к границам государства, чтобы организовать свои военные силы. Как мы видели, к августу 1918 года они ограничили власть большевистского государства землями, искони принадлежавшими Москве. Но и белые не сумели организовать эффективную структуру правления, и результатом этого в 1918 году и в последующие годы стал полный коллапс государственности и анархия.
Отношение государства к насилию – вопрос тонкий. Сильные государства способны эффективно проводить силовые действия для обеспечения безопасности своих граждан и защиты их от мятежей. Государства слабые оставляют своих граждан во власти насилия; по мере усиления беспорядка они становятся все более уязвимыми перед угрозой краха. Российская империя вступила в войну, располагая функциональным государственным аппаратом, однако насилие военных лет обратило вспять довоенную тенденцию укрепления государственности. За четыре года государственность ослабела, начала разрушаться и, наконец, рухнула окончательно.
Движущей силой этих изменений стали боевые действия против Центральных держав. Одной из задач при написании этой книги было объединить историю сражений Первой мировой войны с ее социальной и политической историей. Военные действия стали критически важным фактором процесса деколонизации. Сражения имели свои последствия на разных уровнях. Когда русские войска одерживали победы, в Галиции в 1914 и 1916 годах или на Ближнем Востоке в 1916 году, они занимали новые территории. Как мы видели, политика, нацеленная на реализацию и узаконивание правления России этими новыми территориями, существовала в напряженной, но равно значимой взаимосвязи с новыми методами управления, принятыми в империи в целом. В частности, на экономическую и национальную политику влияли решения, которые принимали генералы в своих зонах ответственности. Военные успехи также приводили к захвату миллионов военнопленных. Представление о государственном контроле над перемещениями людей, организацией и принудительным использованием рабочей силы и созданием лагерей для практического (и идейного) упорядочения данного процесса стало результатом успехов на поле боя. Сражения имели последствия и на индивидуальном уровне. Солдаты и гражданское население, захваченное водоворотом насилия, проявляли жестокость и меньшую склонность выстраивать или поддерживать связи за пределами своих первичных сообществ. Они превращались в агентов крушения империи.