Понятие «самоопределение народов» вошло в политический дискурс, и не только в России, но и в международном масштабе. Лидеры Антанты отдавали ему должное в своих речах в начале 1918 года, а немцы настаивали на его употреблении на переговорах в Брест-Литовске. В их ходе данный принцип закрепился и стал неотъемлемым элементом Версальских переговоров и послевоенного порядка. Однако эти конференции также продемонстрировали весь цинизм и манипулятивный характер способов обеспечения самоопределения наций. Немцы вынудили Троцкого признать участие независимой украинской делегации исходя из принципа самоопределения; они самодовольно оккупировали Эстонию и Восточную Латвию, проведя мошеннические плебисциты и ханжески заявив, что поддерживают волеизъявление народов на этих территориях. Но никто за столом переговоров не был обманут – ни Германия, ни Советы. Язык силы все еще действовал убедительнее языка национальных прав. Обе стороны повторят этот откровенный маскарад в ходе переговоров накануне Второй мировой войны. И все же подобный язык возымел последствия, не в последнюю очередь для становления государства Советов. Хотя мы коротко затронем данный проект государственного строительства в конце заключения, следует отметить, что федеральные структуры и риторика национального самоопределения стали крупным наследием революционной политической эпохи, и, вероятно, большевики не смогли бы от него отказаться, даже если бы и хотели.
Крах государственности
Имперское государство претерпело значительные изменения в течение полувека до начала Первой мировой войны, кульминацией которых стала революция 1905 года, поставившая вопрос законности царистских порядков и продемонстрировавшая, как государство временно утратило контроль над общественным порядком во многих городах и селениях. И все же имперское государство продолжало функционировать и осуществлять свое влияние на землях империи. Там, где в 1905-1907 годах был введен закон военного времени, наблюдалось определенное беспокойство части экономических деятелей по поводу того, что раздвоение власти может привести к потере доверия, и некоторые государственные чиновники жаловались, что армейское правление «парализовало» гражданскую власть [Weinberg 1993: 148]. Однако эти трения не нанесли такого ущерба имперской государственности, как это сделал закон военного времени в годы Первой мировой войны. Действительно, после того как схлынула волна революции, власть и мощь государства продолжала развиваться – заметнее всего при Столыпине, в эпоху умеренных реформ. Аграрная политика Столыпина была нацелена на то, чтобы разрушить старые русские общины, сделав ставку на «здоровых и крепких» крестьян-индивидуалистов, разрабатывались планы расширения земств по всей империи, а также предпринимались серьезные усилия в направлении реформ образования и армии при посредстве межведомственных комиссий. Далее, Столыпин вплотную занялся имперскими вопросами, ставя препоны инициативам националистов нерусского происхождения с окраин и предлагая новый, убедительный образ будущего Российской империи, основанный на идеях новоизданного русского национализма. Политическую ситуацию с 1905 по 1914 год трудно было назвать стабильной, однако российское государство функционировало и укреплялось.