Во введении я высказываю мнение, что конец Российской империи следует рассматривать как часть процесса деколонизации, который начался в ходе Первой мировой войны и достиг своей кульминации в апокалиптической спирали смерти Гражданской войны. Этот процесс включал три фазы: 1) вызов, брошенный империи, 2) крах государственности и 3) социальная катастрофа. В последующих главах разъяснялось, что эти этапы не являлись строго последовательными, а накладывались один на другой. Фаза вызова, брошенного империи, наложилась на период Гражданской войны – к этому времени и крах государственности, и социальная катастрофа уже достигли своего пика. Как мы читали во введении, в XIX веке на многих окраинах империи начали зарождаться антиимперские настроения. Однако по большей части эта ранняя история вызова империи относится только на счет образованных национальных элит. Массовая политика в Российской империи развивалась медленно, поэтому становление националистического антиимпериализма также задерживалось. Последовательность и взаимная соотнесенность различных событий в конце столетия начала менять политическую динамику. Происходили крупнейшие социальные изменения по мере того, как индустриализация, урбанизация и расширение образовательных инициатив и практики военного призыва знаменовали собой начало современной эпохи. В рамках этого масштабного процесса процветал и политический активизм, который начался с развития политических партий (в том числе и националистических) по всей империи в 1890-е годы и достиг кульминации во время революции 1905 года. Наконец, непродуманная программа насильственной русификации, которую проводило государство начиная с 1880-х годов, укрепила национальное самосознание и усилила враждебность в отношении русской метрополии в широких слоях подданных, которые до этого идентифицировали себя скорее в соответствии с сословной системой, чем с этнической принадлежностью.
Тем не менее вызов, брошенный империи, пока был относительно слаб. Восстания в Финляндии 1901 года, а также в Польше и Закавказье 1905-1906 годов напугали имперских чиновников, но не стали серьезной проблемой для царя, в отличие от волнений в городах, солдатских мятежей и крестьянских бунтов того революционного периода. Ни разу вопрос об автономии, не говоря уже о независимости, не вставал со значительной остротой. Националистов, слишком далеко заносившихся в своих мечтаниях, быстро обуздывали члены националистического движения с более реалистичными взглядами. Не менее важно то, что в те предвоенные годы столичная элита не участвовала в серьезном антиимпериалистическом движении. Она состояла скорее из либералов и умеренных социалистов, желавших положить конец дискриминации по национальному признаку и реализовать полноценную программу гражданского равноправия и другие меры, которые могли бы сгладить самые неприглядные черты колониализма, однако они по-прежнему считали русский элемент прогрессивной силой, способной осовременить погруженные во мрак невежества окраинные территории. Никто всерьез не задумывался о поддержке автономии или независимости для множества народностей, проживающих вдоль границ империи. Действительно, Польша и Финляндия стали единственным исключением из правила, и то лишь для определенной части имперской элиты.