Великая война и деколонизация Российской империи

Несмотря на горькие взаимные упреки, и гражданские, и военные власти все лето 1915 года не покладая рук трудились над созданием жизнеспособной бюрократической структуры, которая могла бы заниматься проблемой беженцев. Армейское командование вскоре осознало, что деньги – одно из важнейших средств, находящихся в его распоряжении. Войскам было нужно мясо и прочие виды продовольствия, беженцам – возможность облегчить свою обременительную и уязвимую для воров поклажу. В результате реквизиции, вызывавшие такой гнев у местных жителей в первый военный год, внезапно обрели поддержку. Действительно, многие гражданские лица теперь просили армейские власти реквизировать их товары (по фиксированным ценам, которые теперь были выше, чем мог предложить неустойчивый рынок военного времени)[189]. Когда в конце лета 1915 года линия фронта стабилизировалась, стало возможным организовать систему перевозок. Продукты и вооружение шли на запад, а пустые вагоны, загруженные «ценными предметами, личным вещами и беженцами», – обратно на восток [Герасимов 1965: 56]. Подъем гражданской активности, наблюдавшийся во время войны и изначально сдерживаемый обеспокоенными консерваторами-монархистами, оказался полезным для решения новой социальной проблемы, поставившей правительство и военное командование в тупик. Общественные организации активно занялись помощью беженцам, решением санитарных проблем, обеспечением питания и медицинской помощью[190]. Эта новая расстановка сил изменила лицо российской политики, положила конец монополии самодержавия на власть и дала возможность ощутить дыхание войны. Важные последствия повлек за собой сам факт, что новая политическая структура возникла как реакция на массовое перемещение населения. Какие бы дальнейшие перемены ни принесло России Великое отступление, возможности для организованного перемещения теперь значительного расширились. 1914 подтвердил это в отношении миллионов солдат, а в 1915, хотя и с большим трудом, – в отношении гражданского населения. Слабеющее традиционное государство отыскало способы для введения новых методов, которые помогли предотвратить катастрофу, уже нависшую над империей.

Великое отступление докатыватся до порога

Отступление русской армии и бегство мирных жителей с польских, украинских и армянских приграничных территорий в конечном итоге изменило политическую жизнь России. С самых первых бурных дней мобилизации и сопровождавших ее демонстраций (и волнений) среди граждан и политиков России наблюдалось политическое перемирие. Рабочие время от времени устраивали стачки, однако число их в последний месяц 1914 года было ниже, чем когда-либо за прошедшие десять лет [Koenker and Rosenberg 1989: 58]; публичные выступления стали редки. Политическая оппозиция гордо сошла с общественной сцены, одобрив в Думе военные кредиты в июле 1914 года и проведя всего одно краткое заседание этого законодательного органа в июле 1915 года. Царское правительство приветствовало столь явное изменение расстановки сил, однако полиция по-прежнему подозревала существование едва ли возможной в реальности межпартийной коалиции между либеральными кадетами, опирающейся на крестьянство партией социалистов-революционеров (эсеров), различными «региональными» националистическими партиями и социал-демократами – большевиками и меньшевиками, – которая выжидает возможности повторить революционные события 1905 года. Шеф имперской полиции приказал пристально следить за всеми партийными лидерами в центре и на окраинах с целью «решительных и активных мер по парализации их злонамеренности», когда придет момент. Наибольшую опасность представляли собой кадеты, как писал шеф полиции, затем – рабочее движение. Националисты, по его мнению, просто тяготели к центральным политическим партиям, организованным на классовой основе[191]. До Великого отступления эти лидеры не выказывали вообще никакой открытой злонамеренности.

События 1915 года вынудили многих российских лидеров изменить тактику. Как мы видели, внешнее единство дало трещину уже в феврале, когда на фоне разгрома 10-го корпуса 10-й армии в Августовском лесу прошел показательный военный трибунал по делу полковника Мясоедова[192]. Тихий поначалу ропот по поводу измены в высоких кругах нарастал, и интеллигенция Петрограда в ужасе наблюдала за тем, как представители влиятельной столичной верхушки обрушивались друг на друга с яростными обвинениями. В то же время неудовлетворительная ситуация со снабжением привела к образованию новых политических групп промышленников и прогрессивных фракций в военной среде и в Думе. Правда, ни одна из них не встала в открытую оппозицию. В апреле американский журналист Стенли Уошберн с надеждой писал: