Великая война и деколонизация Российской империи

«К 1915 году, – отмечает Коринн Годен, – было практически невозможно, открыв номер провинциальной газеты, не натолкнуться хотя бы на одну статью с сетованиями по поводу искусственного роста цен и вреда, который якобы наносят спекулянты» [Gaudin 2008: 397]. Также показательным является возрождение оппозиционного рабочего движения. В первые месяцы войны в империи было зафиксировано не более 20 забастовок, в которых принимало участие менее 12 000 человек, но уже в апреле 1915 года произошло 11 забастовок (38 590 участников), в мае – 165 забастовок (63 008 участников), в июне – 164 забастовки (80 054 участника) [Минц 1959: 24].

Это бурление общественных волнений вылилось в два чрезвычайных событиях: массовые бунты в Москве в последние дни мая и силовое подавление растущей волны забастовок в Костроме в начале июня. Об этих событиях немедленно стало известно по всей стране, и они запустили ряд других волнений и забастовок в конце весны и в начале лета.

Московские волнения начались 26 мая (8 июня), менее чем через неделю после того, как австрийцы взяли Перемышль[196]. Группу из примерно 100 женщин, пришедших, как обычно, раз в неделю получить заказ на шитье для армии в комитет великой княгини Елизаветы Федоровны, отправили восвояси, объяснив, что материала для раздачи нет. Швеи расстроились, некоторые начали кричать, что их работу великая княгиня – «немка» – отдала немецкой швейной фирме Манделя. Толпа росла, агрессивные настроения усиливались, однако военный губернатор города умиротворил людей, обещав рассмотреть их жалобы. В тот же день набойщики на мануфактуре Гюбнера забастовали, требуя уволить рабочих-эльзасцев. Снова обрели популярность антигерманские настроения, и полиции с трудом удалось не допустить, чтобы волнения перекинулись на близлежащую фабрику боеприпасов Прохорова. Но в следующие два дня удача полиции изменила, и толпы атаковали фабрики и магазины, сперва те, что носили немецкие названия, а после все, которые попадались на пути. Московский градоначальник А. А. Адрианов, испугавшись, что ситуация перерастет в революцию, отказался дать полиции приказ стрелять по бунтарям. Правда, уже в конце концов 29 мая (11 июня) он приказал стрелять по бунтующим толпам, после чего волнения утихли. В результате столкновений было убито восемь гражданских лиц и семеро полицейских, не менее 40 других мирных жителей получили серьезные травмы. Было разрушено более 300 предприятий и много частных домов, общий ущерб составил свыше 72 миллионов рублей. Если судить в денежном исчислении, это был крупнейший погром за всю историю России до того момента.

Эрик Лор убедительно опроверг популярный на тот момент аргумент, заключающийся в том, что правительство санкционировало или даже само организовало погром. Нехарактерное нежелание полиции стрелять по толпе, утверждает он, было знаком не соучастия, а осмотрительности. В апреле, после волны демонстраций против роста цен, Министерство внутренних дел решило, что не стоит переводить экономические конфликты в политические, убивая гражданских лиц, и Адрианов следовал этому решению. Однако московские бунты показали, как быстро экономическое недовольство может перерасти в тотальные беспорядки, и власти немедленно отказались от подобной политики. Полиция тут же получила от губернаторов указание быть решительнее. Уже 3 (16) июня губернатор Чернигова Н. Н. Лавриновский говорил руководству своей полиции:

при настоящих условиях, переживаемых Россией, представители государственной власти на местах должны действовать решительно и быстро, забывая о формальных соображениях там, где требуется во что бы то ни стало охранить общественный порядок и спокойствие. Не должны быть допускаемы никакие демонстративные шествия, или манифестации, даже патриотические, если последние не вызываются какими-либо совершенно исключительными причинами. Всякие сборища должны быть рассеиваемы немедленно. В случае малейшего сопротивления толпы должно решительно принимать крайние меры, вплоть до употребления согласно существующим правилам оружия[197].

Толп любого рода следовало опасаться, а не поощрять их, и политика осмотрительности в отношении применения силы против мирного населения была отброшена, пока армия занята военными действиями.