Великая война и деколонизация Российской империи

Не следует выпускать из виду важные процессы, которые развивались с конца Великого отступления в октябре 1915 года и до падения монархии в марте 1917 года. В этой и следующей главе я постараюсь доказать, что в действительности потрясение от поражения положило началу периоду повторной мобилизации, в течение которого произошли значительные обновления и преобразования во многих важных областях: в боевой тактике, стратегических целях, росте принудительного труда и расширении общественного надзора со стороны «прогрессивных» деятелей[222]. Эти усилия, сопровождающие повторную мобилизацию, важны сами по себе, но, кроме того, они сформировали контекст, в котором впоследствии разворачивались революции и вторая стадия войны. В то же время эти начинания по укреплению российской армии, российского государства и российского общества проводились в тот момент, когда все эти институты сами находились в состоянии кризиса. Драматическое по накалу соперничество между «обобщающей» программой построения действенной системы военного времени [Horne 1997: 3] и могущественными центробежными силами, разрывающими империю на части, шло практически на равных. Как мы увидим далее, разрушение возобладало над созиданием в самом скором времени, однако труд общественных и политических деятелей не пропал. На обломках империи возникнет объединяющее, интервенционистское государство, нацеленное на мобилизацию и объединение общества в военном духе – возможно, не такое, каким виделось усердно трудившимся ради этой цели мужчинам и женщинам в 1916 году, но все же несущее в себе отпечаток их усилий.

Обновление русской армии

Повторная мобилизация в первую очередь затрагивала армию как таковую. Период после отступления был непростым для офицеров, стремившихся перевернуть развитие военного конфликта. Армия продолжала разрабатывать новые планы его окончания военными средствами, и некоторые из этих планов казались многообещающими. Русские войска одержали победы в Галиции, Анатолии и Персии. Однако в конечном итоге война зашла в стратегический тупик. Люди убивали друг друга, мучились от холода, гнили в грязи, гибли от болезней ради возможности потеснить противника на второстепенной позиции, рискуя потерять более важную, которая могла нести угрозу для малозначимого участника военных действий Центральных держав. Русские солдаты продолжали сражаться со своими противниками – Германией, Австро-Венгрией и Турцией, однако нарастала и антипатия по отношению к собственному руководству. Ф. А. Степун вспоминал один красноречивый пример: кто-то из его друзей «не без гордости» привел его в оперативный отдел армии. Час был поздний, но штабные офицеры все еще усердно трудились. В помещении было тесно от телефонов, рапортов и больших карт, где синим и красным были отмечены линии окопов.

Это было доблестное дело, за которым не чувствуется уныния осенних дождей в размытых окопах, холодящего душу предсмертного страха. Ненависть боевых офицеров к генштабистам основана не на том, что они живут чище, вкуснее и безопаснее, а на том, что чувствуют себя творцами истории и вершителями человеческих судеб [Степун 2000: 305].

Несовпадение между великими планами высшего командования и трясиной фактически проживаемого опыта войны становилось все более сильным источником напряженности в армии, в рядах служивших в ней людей и во всей нации.