Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Время бежало, и вдруг 16 февраля я получил телеграмму от министра Протопопова [с распоряжением] прибыть немедленно в Петроград. Сдав спешно все казенные деньги, денежные книги, разные документы коменданту полковнику Ровнякову, я почему-то запечатал все это в один большой пакет предварительно, чего обычно не делается, опять-таки как будто что-то безотчетно предчувствуя. Мы составили о сдаче протокол и оба подписали его. Каждый взял экземпляр протокола.

На другой же день я выехал на север, взяв с собою, на всякий случай, целый ряд дел, по которым нужно было добиться благоприятных разрешений по благоустройству нашего Южного берега Крыма.

Мне рисовалось, что с помощью их величеств я проведу все эти вопросы быстро и с пользой для края. Ялтинская дума снабдила меня всеми нужными документами, и в том числе очень красивыми акварелями, на которых была изображена Ялта современная и Ялта в будущем. Алушта, Алупка, Гурзуф также нагрузили меня своими ходатайствами к центральной власти. Я ехал ходатаем от нашей Ривьеры, не зная, для чего меня вызывают.

20 февраля я приехал в Петроград. Мой преемник по должности в Царском Селе предложил мне остановиться в Петрограде на моей бывшей казенной квартире, Фонтанка, д. № 54, недалеко от Невского, чем я, конечно, и воспользовался с большим удовольствием. Приятно было очутиться в своей старой уютной квартире, где было так много пережито хотя и тревожного, но хорошего. Тут были и дворцовый, и городской телефоны. Я протелефонировал в Царское, дабы доложили дворцовому коменданту о моем приезде. Я поблагодарил генерала Воейкова за разрешение остановиться в их казенной квартире. Генерал поздравил меня с приездом и обещал протелефонировать, когда и где мы можем свидеться, так как он очень занят приготовлением к отъезду в Ставку. Из его слов я понял, что вызван я по повелению его величества, да и только.

Я начал мои деловые и личные визиты. Побывал в Департаменте общих дел. Бывший одесский градоначальник, милейший и симпатичный Сосновский, которого иначе и не звали, как Ванечка, с которым так много приходилось встречаться и работать в Одессе, встретил меня так важно по-петербургски, что, выходя из его роскошного кабинета, я подумал, смеясь: ну как меняет человека сразу министерский климат…

Я записался на прием к министру. Начальник Первого отделения всего личного состава очаровательный H. H. Боборыкин встретил радушно, обаятельно, любезно, но ничего о причине моего вызова не сообщил. То был отличный столичный чиновник, умный и притом большой философ.

В министерстве шла обычная спокойная работа, и я условился, когда и как начнем рассматривать некоторые касающиеся края вопросы.

В Департаменте полиции, где внушительно сидели когда-то такие господа, как умный Зволянский, ловкий Трусевич и всезнающий Белецкий, к которым губернаторы входили с некоторым трепетом, хотя и не были, в сущности, им подчинены, меня встретил беспомощный, жалкий Васильев, встретил сухо-подозрительно. Он находил, что все идет хорошо, в столице полный порядок, министр очаровательный человек и работать с ним — одно удовольствие. О причине моего вызова он ничего не знал.

Повидав кое-кого из Охранного отделения, я понял, что они смотрели на положение дел безнадежно. Надвигается катастрофа, а министр, видимо, не понимает обстановки, и должные меры не принимаются. Будет беда. Убийство Распутина положило начало какому-то хаосу, какой-то анархии. Все ждут какого-то переворота. Кто его сделает, где, как, когда — никто ничего не знает. А все говорят, и все ждут.

Попав же на квартиру одного приятеля, серьезного информатора, знающего все и вся, соприкасающегося и с политическими общественными кругами, и с прессой, и с миром охраны, получил как бы синтез [сведений] об общем натиске на правительство, на верховную власть. Царицу ненавидят, государя больше не хотят.

За пять месяцев моего отсутствия как бы все переродилось. Об уходе государя говорили как о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют царицу и Вырубову, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые якобы готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре великих князей, чуть не все называли великого князя Михаила Александровича будущим регентом.

Я был поражен несоответствием спокойного настроения нашего Министерства внутренних дел и настроения общественных кругов.

21-е число принесло мне ряд самых разнообразных впечатлений, дополнивших мою ориентировку о настроениях в столице. Утром мне протелефонировал дворцовый комендант, прося приехать к нему в 7 часов вечера на его петроградскую квартиру. «Пожалуйста, запросто, — предупредил он. — Мы завтра уезжаем». Я понял.