Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Премьер согласился с большинством и, взяв оставленный ему государем подписанный уже бланк, проставил на нем дату 25 февраля, объявляя роспуск с 26-го, что было сообщено Родзянко в ночь на 27-е число.

В 1 час 58 минут ночи на 27 февраля князь Голицын телеграфировал государю:

«Долгом поставляю всеподданнейше доложить Вашему Императорскому Величеству, что в силу предоставленных Вашим Величеством мне полномочий и согласно состоявшемуся сего числа заключению Совета министров занятия Государственного совета и Государственной думы прерваны с сего числа, и срок возобновления таковых занятий предуказан не позднее апреля текущего года, в зависимости от чрезвычайных обстоятельств. Соответствующие указы, помеченные 25 февраля в царской Ставке, будут распубликованы завтра, 27 февраля.

Председатель Совета министров князь Голицын».

Совет министров совершенно не коснулся вопроса о мерах, которые должны быть приняты, дабы закрытие Думы не повело каким-либо демонстрациям около Думы. Об этом никто не заботился. Все как бы были загипнотизированы, что все, что надо, сделает генерал Хабалов; он же, во-первых, не знал и не понимал, что в таких случаях надо делать, а главное — он уже совершенно растерялся.

Хабалов, как и полковник Павленков, донесли в Ставку о случившемся в тот день. Родзянко же, получив извещение о роспуске Думы, поторопился послать генералу Алексееву и некоторым главнокомандующим свою знаменитую телеграмму, текст которой, как и тексты телеграмм Хабалова и Павленкова, приводятся в главе о происходящем в Ставке 27-го числа.

Между тем у большинства в рабочих кругах настроение было паническое. Стрельбу на улицах поняли как доказательство решимости правительства подавить беспорядки во что бы то ни стало. Раздавались даже голоса за прекращение демонстраций и даже забастовок. Правда, более горячие большевики стояли за продолжение борьбы, но требовали оружия. Лидеры отвечали, что оружия нет и что достать его надо от солдат; надо с ними брататься и перетянуть их на свою сторону.

Растерянность царила и среди социалистической интеллигенции. В тот вечер у Керенского было совещание разных фракций и царило преобладающее мнение, что революция еще не своевременна. Правительство берет верх. Надо еще подождать. Много позже, опираясь на это собрание, Керенский говорил, что «русскую революцию сделали не революционные партии, а представители думской цензовой интеллигенции и генералы». Керенский, безусловно, был прав. Но не только непригодность министра внутренних дел и высшего военного начальства в Петрограде помогли им сделать революцию.

Ночь на 27 февраля помогла им. Поздно той ночью я ехал домой из Охранного отделения. Я был под впечатлением многого виденного и слышанного там.

Я видел, как один из руководителей агентуры очищал свой письменный стол и на всякий случай уничтожал все касающееся секретных сотрудников. Все было понятно без слов.

На улицах было пустынно. Полиции нет. Изредка встречаются патрули или разъезды. Спокойно. Зловеще спокойно. Но не спокойно в казармах. Всюду разговоры о событиях за день. Обсуждают стрельбу по толпам. Обсуждают бунт павловцев.

Смущены не только солдаты, но и офицеры. Офицеры видели за день на улицах полную бестолочь. Нет руководства. Нет старшего начальника. Павленков, которому пытаются телефонировать, даже не подходит к телефону. Офицеры критикуют и бранят высшее начальство.

Глава 33