Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

С оркестром, игравшим «Марсельезу», явился эскадрон Жандармского дивизиона. Революционеры радовались, думая, что это были жандармы политической полиции. Подходили запасные батальоны гвардейских полков, при них много офицеров. Забыт был девиз Андреевской звезды «За веру и верность». Некоторые полковые дамы плачут, видя своих мужей под красными знаменами. Со слезами на глазах молится одна такая юная патриотка, чтобы батальон с ее мужем не дошел до Думы. Женщины в такие острые моменты лучше и искреннее мужчин.

Пришло Павловское военное училище. Батальон училища собирался идти походным порядком «туда, где государь».

В училище поехал Караулов с еще одним думцем и убедил офицеров, что государь уже отрекся, что ждут только оформления.

На сторону Государственной думы перешла Петропавловская крепость. Депутат Шульгин был послан для переговоров с комендантом. Комендант, генерал-адъютант Никитин, георгиевский кавалер, признал новую власть, в лице Государственной думы, просил выдать ему о том письменное удостоверение, освободил одиннадцать арестованных за беспорядки павловцев. Ни одного политического в крепости не оказалось. Шульгин произнес гарнизону патриотическую речь. Гарнизон кричал восторженно: «Ура!»

А толпа требовала, чтобы крепостной флаг был заменен красным.

В Государственной думе с утра кишит толпа солдат и всякого люда, заполнившая все помещения. В главном подъезде навалены груды съестных продуктов. Висят две туши мяса. Около, как бы для декорации, два конвойца в красных парадных «мундирах». Им и в голову не приходит, что они позорят Конвой его величества, который до отречения государя честно нес свою службу государю.

В Екатерининском зале появились прилавки с брошюрами и прокламациями разных революционных партий; девицы выкрикивают их. Как в 1905 году, подполье вышло на свет Божий. И заявляет свои права.

В комнате № 13 собирается Исполком. Здесь царство присяжного поверенного Соколова, Суханова-Гиммера и Стеклова-Нахамкеса. Представители русской демократии. Рядом в зале гудит тысячная толпа рабочих и солдат. Это знаменитый Совет пока только рабочих депутатов. Во главе его Чхеидзе, а заправляют им все тот же Соколов, Скобелев и Исполком.

В двух дальних задних комнатах устроился вытесненный туда Временный комитет Государственной думы, с грозным по виду Родзянко. Комитет — это кажущийся возглавитель и руководитель революции. Его председатель и члены то и дело выходят на улицу встречать пришедшие на поклон войсковые части. Произносят патриотические речи, призывают к защите родины, к порядку и дисциплине. Но всем им ясно уже, что настоящими господами положения все более и более становятся Совет с Исполкомом. В комитете растерянность и боязнь революции, в Исполкоме горячая организационная работа на углубление революции.

Родзянко горячей других воспринимает это, и энергичные эпитеты «мерзавцы», «негодяи», «собачьи депутаты» то и дело срываются у него.

Нервно настроенная толпа жадно хватает каждый интересный слух. С утра в Думе передают, что царский поезд задержан. Что и как — никто не знает. Шушукаются, что будет с государем. Радостно встречено известие, что Петропавловская крепость «взята». Лихой офицер в кавказской черкеске, с заломленной назад папахой, геройски рассказывает, как он «взял» со своими крепость и как красиво доложил о том по телефону Родзянко. Некоторое время он был комендантом Трубецкого бастиона. Передают, кто с ужасом, кто со злорадством, о бунте в Кронштадте. Замучен и убит главный начальник адмирал Вирен, несколько десятков офицеров, адмирал Бутаков, генерал Стронский. Временный комитет встревожен. Надо защитить офицеров. Через них надо водворить порядок среди солдат, взять в руки гарнизон, а через него восстановить порядок [в столице]…

Но прежде всего надо овладеть гарнизоном и встретить идущие с фронта войска. Этим занимается Военная комиссия, которую вместо Энгельгардта возглавил Гучков.

Энгельгардт же назначен комендантом Таврического дворца. Он должен организовать его оборону. Этот юркий полковник, из желания ли подделаться под настроение толпы или по растерянности, успел отдать по гарнизону приказ, воспрещавший офицерам отбирать у солдат оружие, причем грозили виновным строгими наказаниями до расстрела включительно.

Такой приказ настраивал солдат против офицеров. Он был как раз на руку Исполкому и его главному идеологу Суханову-Гиммеру. «Гиммер — худой, тщедушный, бритый с холодной жестокостью в лице, до того злобном… У дьявола мог бы быть такой секретарь» — так охаратеризовал Гиммера депутат Шульгин.