Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг.

Таков был преступный Приказ № 1, которым наносился могучий предательский удар с тыла по русской армии. Ответственными за него перед родиной являются: его главные составители и вдохновители: присяжный поверенный Соколов, циммервальдовец-пораженец[165] Суханов-Гиммер, считавшийся большевиком Стеклов-Нахамкес и, как главные, начальнические персонажи Совета и Исполкома, — председатель, социал-демократ Чхеидзе и товарищ председателя Керенский. Керенский, считавшийся социалистом-революционером, был в те дни первым по значению, по силе, по влиянию человеком, человеком, владевшим тогдашней толпой.

Об его политических взглядах в то время известный революционер, журналист В. Л. Бурцев говорил следующее: «В 1914–1916 годах и в начале 1917 года, во время войны, Керенский был в России представителем партии социалистов-революционеров, во главе которой за границей тогда стояли такие махровые пораженцы-циммервальдовцы, как члены ЦК — Чернов и Натансон. Керенский тогда был в рядах активных пораженцев и вел борьбу с оборонцами, с теми, кто отстаивал войну с немцами до конца. В 1916 году над Керенским висели тяжкие обвинения в сношениях с пораженцами. Несмотря на то что он был членом Государственной думы, он был накануне ареста и предания суду по обвинению в государственной измене и в сношениях с теми, кто был заинтересован в сепаратном мире и в поражении русской армии, а не по обвинению в участии в общереволюционном движении».

Фактически это обвинение Керенского было верно. Да, он был пораженец. Если же тем не менее Керенский не был тогда ни арестован, ни предан суду, то это произошло только потому, что тогдашнее оппозиционное настроение общества делало его арест очень трудным, и правительство на него не решалось. Но в конце концов от ареста Керенского спасла все-таки только революция (Суд идет // Общее дело. 1921. 29 янв.).

Таков был товарищ председателя Совета, а председатель — профессиональный революционер, социал-демократ. Отсюда понятно, почему самые вредные для родины и для армии постановления так блестяще проходили через Совет и его Исполком. Приобщившись к власти, сделавшись через два дня министром юстиции, а позже и Верховным главнокомандующим, Керенский перестал быть пораженцем, он даже сделался патриотом, но зло, и зло непоправимое, уже было сделано.

В тот день, вернувшись после завтрака домой, я нашел в квартире разгром. Вещи были перерыты, унесена пара высоких военных сапог. В столовой на столе остатки закуски, две опорожненные бутылки вина, три стакана. На мой запрос в домовую контору объяснили, что так как квартира записана на дворцовую охрану, то какие-то солдаты приходили ее осматривать. Старший дворник, явившись, советовал лучше уезжать и, уж во всяком случае, не ночевать дома. «Все может быть, ваше превосходительство, по нынешним временам, — резонно сказал он. — Нехорошо говорят про государя императора, все может быть». Я поблагодарил за предупреждение, дал на чай, принял к сведению.

Переговорив по телефону, где бы можно было переночевать, протелефонировал Белецкому. Тоном убитого, расстроенного человека, иногда всхлипывая, видимо, от душивших его слез, Белецкий сообщил, что он только что узнал, что в Думе решено про отречение государя. Все кончено. Бедный государь. Отречение — дело часов. Поезд государя уже задержан. Белецкого пока не трогали, но он уже приготовился к аресту. Советовал и мне сделать то же. Распрощались.

В Государственной думе, как сообщили мне и из другого надежного источника, действительно на очередь был поставлен вопрос об отречении.

В Исполкоме, еще до начала обсуждения солдатского вопроса, уже знали, что императорский поезд где-то задержан. Это приподняло настроение. Затем дошли слухи, что Временный комитет принял относительно Николая II какое-то решение. Но вот с вокзала дали знать, что Родзянко требует приготовить для него экстренный поезд для поездки навстречу государю. Железнодорожники спрашивают, как прикажет поступить Исполком. Давать или не давать поезд? От Родзянко в то же время явился офицер и жаловался Исполкому, что председателю не дают поезда, ссылаясь на распоряжение Исполкома.

Исполком всполошился. Стали обсуждать вопрос «о Николае II». Суханов-Гиммер злобно и горячо доказывал, «что Родзянко пускать к царю нельзя». Что через Родзянко буржуазия сговорится с царем, образуется контрреволюционная сила под видом объединения царя с народом, в лице думского народного представительства. Что их поддержит армия, и на Петроград будут двинуты воинские части, которые и водворят порядок в Петрограде «не только революционном, но и распыленном и беззащитном».

«Кто может ручаться, — горячился Суханов, — что от разрешения дать поезд Родзянко не зависит судьба революции? Надо благодарить железнодорожников за правильное понимание и доблестное выполнение ими долга перед революцией. И в поезде Родзянко — отказать».

Мнение Суханова-Гиммера было поддержано большинством Исполкома и вынесено постановление — в поезде Родзянко отказать, что и было передано пришедшему от Родзянко офицеру.