Прагматичный политик, премьер-министр Великобритании У. Черчилль 22 июня 1941 года в выступлении по радио заявил: «Никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я за последние двадцать пять лет. Я не откажусь ни от одного слова из сказанного мною о нем. Однако все это отходит на задний план перед развертывающейся сейчас драмой… вторжение в Россию является не более чем прелюдией перед вторжением на Британские острова… Угроза, нависшая над Россией, является угрозой для нас и для Соединенных Штатов».
Очевидно, что, несмотря на пропагандистское заявление, Черчилль испытывал откровенное облегчение. Его надежды оправдались: «Великобритания после 22 июня 1941 года не вела реальной войны против Германии». Не подлежит сомнению и то, что Черчилль не спешил с открытием «второго фронта». Его устраивал тот оборот, который приобрела война, а боевые действия в Северной Африке и высадка в июле 1943 года в Сицилии преследовали совершенно иную цель, а «не задачу разгрома Германии».
Свою действительную программу, осуществляемую практически до 1945 года, Черчилль изложил в документе, составленном им еще 16 декабря 1941 года по пути в Америку: «В настоящий момент фактом первостепенной важности в ходе войны являются провал планов Гитлера и его потери в России. Вместо предполагавшейся легкой и быстрой победы ему предстоит… выдержать кровопролитные бои… Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты
Это были почти иезуитские планы, и хотя им предшествовали взаимные шаги между британской, американской и советской сторонами, после поездки Гопкинса в Москву Черчилль и Рузвельт в совместном послании Сталину дипломатично написали: «Потребности и нужды Ваших и наших вооруженных сил могут быть определены лишь в свете полной осведомленности о многих фактах, которые могут быть учтены в принимаемых нами решениях».
С этой целью западные лидеры предложили провести в Москве совещание для обсуждения вопроса о поставках вооружения и стратегических материалов. Этот документ послы США и Великобритании – Л. Штейнгардт и С. Криппс – вручили Сталину на встрече 15 августа 1941 года.
Конечно, Сталин не мог пренебречь возможностью получить такую помощь, и в официальном коммюнике встречи он отметил, что «приветствует предложение президента Рузвельта и премьер-министра Черчилля о созыве в Москве совещания представителей трех стран для распределения сырья и вооружений» и «готов принять все меры, чтобы это совещание состоялось как можно скорее».
Сталин с его сильным умом и прирожденным талантом дипломата мгновенно оценил значимость создания антигитлеровской коалиции, но, совершенно не заискивая, ни перед кем не ломая шапку, он внимательно следил за другими действующими лицами. Он поддерживал подчеркнуто уважительные отношения с союзниками. Но само положение главы государства, несущего основную тяжесть войны, он использовал как рычаг давления на лидеров коалиции, стремясь получить максимально возможную помощь в интересах своей страны. В то же время его политика была открытой и честной, и он не стеснялся называть вещи своими именами.
Переписка Сталина с Черчиллем во время войны является образцом дипломатического диалога, в котором за лаконичными фразами – при взаимной демонстрации уважения и соблюдения протокола – бушуют почти шекспировские страсти. Основанные на единой конечной цели – стремлении к разгрому общего противника, но при естественном желании каждой стороны отстоять приоритеты собственных государств.
Бросается в глаза и то, что в этом политическом и психологическом диалоге, демонстрируя равные права партнеров и даже говоря порой вынужденные резкости своему союзнику за невыполнение им принятых на себя обязательств, Сталин делает это с подкупающей прямотой и достоинством.
Эпохальная дипломатическая переписка началась с обращения от 3 сентября 1941 года, которое было озаглавлено, как «Личное послание