Рана оказалась не только не легкой, но даже исключительно тяжелой: пуля, на близком расстоянии, пробила ногу навылет, немного ниже колена и, хотя не раздробила кости, отбив только небольшой ее осколок, но зато перебила главную вену. Старший врач лазарета, известный хирург Р. Р. Вреден,[301]
родной брат нашего начальника автомобильной команды, решил сделать все возможное, чтобы спасти ногу и жизнь юноши. Пришлось сделать тяжелую операцию, которая, кажется, на медицинском языке называется операцией аневризма. После нее сын был несколько дней между жизнью и смертью; температура была страшно высока, временами же сразу спадала и затем вновь быстро поднималась; нога почернела, и налицо были все признаки заражения крови.Однако, после тяжелой и упорной борьбы, Вредену удалось побороть недуг, не ампутируя ноги. Все это происходило уже после моего отъезда из Петербурга, и все сведения я ежедневно имел от жены, которая в самые тяжелые дни не отходила от сына ни днем, ни ночью.
Я был в отсутствии всего несколько дней. По моем возвращении я тотчас же был приглашен к Высочайшему обеду. Здороваясь со мною, Его Величество спросил меня: «У Вас ранен сын?» – «Так точно, Ваше Величество, в ногу навылет». Государь спросил, раздроблена ли кость, куда сын помещен, а уже за столом стал вновь расспрашивать меня о сыне, какого он полка, давно ли произведен в офицеры, откуда.
Узнав, что сын мой был фельдфебелем Пажеского корпуса, Государь удивился, что не помнит его, и стал вспоминать последних фельдфебелей, которых всех хорошо знал. Я тогда пояснил Его Величеству, что сын мой был первого ускоренного выпуска, производства октября 1914 г., поэтому фельдфебелем он фактически был всего два месяца и в такое время, когда не было приемов, так что, вероятно, Государь видел его всего один раз, при производстве в офицеры.
После обеда, прощаясь со мною, Государь пожелал моему сыну скорейшего выздоровления и сказал, что будет меня спрашивать о состоянии его здоровья. Все это было так сердечно, в словах Государя было столько доброты и участия, что я был тронут до глубины души. Самый близкий человек не проявил бы больше участия, чем проявил в отношении меня Государь Император. Мало того, почти каждый раз, что он меня видел после этого, Государь спрашивал о сыне, и когда ему было очень плохо, то, видя, как я беспокоюсь, Его Величество меня успокаивал и обнадеживал, причем в глазах его всегда светилась бесконечная доброта и ничего напускного, никакой рисовки. Как сейчас вижу эти глаза Государя, добрые, ласковые…
Сентябрь 1915 г. был очень тревожный на фронте. Немцы произвели известный Молодечненский прорыв, куда ими была брошена конница. Ликвидировать этот прорыв было не так легко. На всякий случай генералом Алексеевым были приняты меры к тому, чтобы перевести Ставку еще более вглубь страны. После осмотра Калуги, Вязьмы и еще какого-то города выбор остановился на Калуге.
Однако ни малейшего изменения в обиходе жизни самого Верховного главнокомандующего не произошло: как всегда, в определенный час Государь отправлялся на доклад начальника штаба, как всегда ездил на свои обычные прогулки. То же спокойствие, то же ко всем внимание, простота в обращении, никакой нервности, никакого волнения. Это, конечно, не могло не влиять и на работу штаба.
Прорыв удалось ликвидировать, и необходимость переезда Ставки в Калугу миновала. Очень скоро после принятия Его Величеством Верховного командования армиями в штабе были произведены некоторые перемены. В Барановичах никакой пехотной части при Ставке не было; для службы охраны прикомандировывался лишь один кавалерийский полк; ближнюю охрану нес Гвардейский жандармский эскадрон. Теперь признано было необходимым иметь небольшую пехотную часть. Для этого учреждена была новая часть под названием «Георгиевский батальон». Для его сформирования вызваны были от всех частей армии по определенному числу наиболее достойных, бывших раненых, Георгиевских кавалеров солдат. Таким же порядком, по выбору главнокомандующих и командующих армиями, назначено было в этот батальон необходимое количество штаб– и обер-офицеров. Командиром батальона был назначен тяжело раненный полковник [И. Ф.] Пожарский,[302]
тоже Георгиевский кавалер. От этого батальона ежедневно выставлялся офицерский караул, выставлявший необходимое число постов кругом дома, где жил Государь, и вокруг сада, окружающего дом. В общем порядке этот батальон был подчинен мне.