Великая война. Верховные главнокомандующие

Для характеристики хладнокровия Великого князя в моменты опасности приведу один случай, мало кому известный. Во время лагерного сбора в Красном Селе был период отрядных маневров. Составлялись небольшие отряды из трех родов войск, под командой генералов, которые получали боевые задачи, причем обе стороны разводились на некоторое расстояние, а затем наступали друг на друга. Придавая огромное значение этим малым маневрам, на которых применялось впервые все, что было почерпнуто из боевого опыта только что оконченной Японской войны, Великий князь лично ежедневно ездил на эти маневры, слушал их разбор и говорил свое заключительное слово.

Тот случай, о котором я хочу рассказать, произошел как раз на таком маневре. Великий князь верхом, окруженный своим штабом, стоял у трибуны Красносельских скачек. На противоположной окраине скакового поля наступала пехотная часть густой цепью. Ружейный огонь все усиливался. Вдруг над Великим князем ясно послышался свист пролетевшей пули, которая ударилась в деревянную постройку скаковых трибун… Все насторожились. Через несколько секунд еще пуля! еще!.. и еще!.. Я в этот день был дежурным адъютантом и поэтому стоял у самого стремени Великого князя и ясно видел Его тонкое породистое лицо. Он был совершенно спокоен и как будто только чуть-чуть презрительно улыбался!

Ярче всего выступает во всем величии ясный образ этого скромного и религиозного человека в Его словах, сказанных мне в сентябре 1915 г. в Першине, после его назначения наместником Кавказа. Многим еще памятно, с каким тяжелым чувством узнали войска об отчислении Великого князя от должности Верховного главнокомандующего. В это время я командовал 2-й бригадой 2-й Гвардейской кавалерийской дивизии. Наша дивизия стояла в Пинских болотах, где, конечно, никакие кавалерийские сколь бы то ни было значительные массы действовать не могли. Поэтому начальник дивизии предложил мне уехать на несколько дней в Санкт-Петербург. Прибыв к себе домой, я написал Великому князю письмо, в котором как всегда чистосердечно рассказал о том тягостном впечатлении, которое произвела на фронте происшедшая перемена. Вскоре я получил от Великого князя телеграмму, в которой он мне сообщал, что берет меня с собой на Кавказ и чтобы я немедленно прибыл к Нему в Першино, где он ждал, чтобы престарелый граф [И. И.] Воронцов-Дашков выехал из Тифлиса.

Приехал я в Першино под вечер и сразу был приведен в кабинет Великого князя, которого застал сидящим в своей старой охотничьей куртке у письменного стола, как всегда совершенно спокойного и приветливо улыбавшегося. После того, как я доложил обо всем виденном мною на фронте, Великий князь сказал нижеследующие слова, которые я привожу почти дословно, до того они врезались мне в память: «Ты меня знаешь хорошо. Никогда я не думал о себе как о великом полководце и не мнил себя Наполеоном.[358] Но Господь Бог дал мне незаслуженный мною ореол… Вот этого-то ореола и не надо было трогать!».

Весь скромный и глубоко религиозный Великий князь высказался в этих немногих словах, и таким он не переставал быть, несмотря на все ужасы, через которые ему пришлось пройти впоследствии, и таким он предстал перед Престолом Всевышнего накануне нашего русского Рождества 1928 г.

В. В. Свечин [359] Император Николай II [360]

20 июля (2 августа) 1914 г. громадный Николаевский зал Зимнего дворца переполнен – тут все бывшие в этот день в Петербурге генералы, штаб– и обер-офицеры Гвардии, армии и флота, а также и гражданские чины и дамы, имевшие приезд ко Двору.

Молебен окончен. Прочитан манифест по случаю объявления нам войны Германией, и среди тишины раздаются слова Императора… Его приятный грудной голос звучит, как всегда, спокойно, и лишь хорошо знающие Его могут уловить некоторые нотки, свидетельствующие о переживаемом Государем глубоком волнении. Каждое слово ясно слышно. Государь благословляет свою «единородную, единодушную, крепкую, как стена гранитная, армию» и торжественно обещает не заключать мира до тех пор, «пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей».

Следуя этому примеру своего Державного предка, Император Николай II, так же как и Он, свято сдержал свое Царское слово. Но Александр I исполнил данное обещание в ореоле славы, Император же Николай II принял мученический венец.

Трудна была задача Александра I, но то, что судьба приуготовила для Николая II, была несравненно более трудной. Здесь не место разбираться в жгучем вопросе о виновности тех или иных лиц, из коих многие отдали жизнь свою за Россию, но факт, что политика проникла туда, где должно было бы быть место лишь стратегии и тактике, остается, увы, несомненным, и в результате, когда в Петрограде вспыхнул мятеж, который легко можно было подавить в самом начале, этого не сделали, а дали искре разгореться во всероссийский пожар.