Великая война. Верховные главнокомандующие

Прапорщик Чекин сказал восторженно: “Господин есаул, для меня – это будет самый светлый день. Увидеть в лицо Государя – это большая такая радость. После этого и умереть можно. Но прежде, конечно, – подвиг, и беленький крестик на грудь…” У Чекина тонкие черты юношеского свежего лица; чуть-чуть пробивается на губах золотистый пушок. Он еще почти мальчик, вчерашний кадет, и глаза блестят у него по-мальчишески. Он из военной семьи, и все военное для него величественно и свято.

– Георгиевский крест получить неплохо, – солидно баском резонерствует другой мой офицер – прапорщик Оленин. Он гимназист, плотнее и стройнее Чекина, и потому кажется старше, хотя они однолетки.

– Я беленький крестик хочу носить сам. Не дурно, конечно, и деревянный – в степи, на могилу, да об этом я не думаю. Об этом позаботятся другие…

К югу от города Хотина вдоль шоссе на Новоселицу раскинулось широкое, твердое, непаханое поле. С утра сюда стекались войска. По всем дорогам из окрестных деревень шла твердым шагом царица полей – пехота в серых шинелях, сверкая на солнце штыками, суровая и загадочная. Тут же громыхала тяжестью колес артиллерия, и легким аллюром двигалась стройная конница – 3-й корпус графа Ф. А. Келлера.[368] А в небе стрекотали, кружась, аэропланы. И чем больше серело ожившее обширное поле и покрывалось христолюбивым российским воинством, там сильнее нарастало чувство какого-то неизъяснимого, возбужденного, дикого восторга. Вероятно, под влиянием таких вот именно чувств фельдмаршал [А. В.] Суворов[369] пел петухом и в упоении кричал своим чудо-богатырям: «Помилуй Бог, братцы, – мы русские!»

Войска были построены покоем. Южный фас занимала конница. Всего, надо думать, здесь собралось до ста тысяч людей. В одиннадцать часов прибыл Император. На правом фланге пехоты заиграли встречный марш, потом загремело могучее солдатское «ура». И по мере того как Государь объезжал строй, увеличивался этот победоносный, неистовый крик. Скоро он достиг огромной потрясающей силы; десятки тысяч людей кричали непрерывно, с разливом: «Ура-а-а-а!!!» Государь ехал шагом на белой лошади. Сзади за ним следовала блестящая, многочисленная свита. Тут был желчный и сухой генерал Брусилов, белый как луна генерал [П. А.] Лечицкий, высокий великан в высокой сибирской папахе граф [Ф. А.] Келлер, розовый и благообразный граф [А. А.] Баранцев – командир 2-го корпуса и с десяток других военачальников, которых я не знал.

Лицо у Государя было нездоровое, утомленное, озабоченное и, показалось мне, печальное. Своими прекрасными глазами он внимательно смотрел на каждого из нас, как будто читал нашу судьбу, как будто заглядывал каждому в душу. И под действием этих лучистых, ласковых Государевых глаз в душе творилось что-то необыкновенное, большое и прекрасное. В ней поднимались самые высокие, чистые и благородные чувства: горячая любовь к своему Царю, жажда великого подвига во имя Царя, во имя Родины.

«Сильный, Державный, Царствуй на славу нам, Царствуй на страх врагам, Царь Православный. БОЖЕ, ЦАРЯ ХРАНИ». Пела душа, пело сердце, пело все существо. И когда я взглянул потом на Чекина, у него были на глазах застывшие слезы.

– Отчего у Государя было такое грустное лицо и такая скорбь на глазах? – спросил Чекин после смотра.

– Малая семья – малая забота; большая семья – большая забота. А у Государя огромная империя и эта тяжкая, долгая война, – ответил ему мой вахмистр – старый казак Голяков».

24 мая (6 июня) 9-я армия перешла в наступление. После первой конной атаки на австрийскую пехоту не вернулся прапорщик Оленин. Его золотистый конь прибежал один, и седло, залитое кровью, мы отправили на Дон – к отцу. Через неделю в Карпатских предгорьях пал смертью храбрых прапорщик Чекин. А через день у города Куты австрийская пуля проехала по моей голове. Как чистая свеча перед алтарем, сгорели два моих юных соратника. Да будет вечная слава и вечная память павшим за Родину.

В. И. Назанский [370] Из книги «Император Николай II и его армия» [371]

Напряженная работа Августейшего Верховного вождя и Его помощника генерала [М. В.] Алексеева продолжалась целых полтора года. Твердо и с каждым днем все грознее врагу, неодолимый, как стена гранитная, стоял весь сухопутный фронт и все более развивал свои успехи Императорский флот под Верховным главнокомандованием Государя.

И, несмотря на все усилия тыловых угашателей духа народного, на бездарность многих патентованных генштабистов, на безнаказанность штатских и военных ненавистников царской власти, особенно интриговавших в высших штабах – Императорская Русская армия в феврале 1917 г. вполне была готова к нанесению зарвавшимся австро-германцам окончательного сокрушительного удара.