Великая война. Верховные главнокомандующие

Но, – говорили противники царского решения, – Государь не подготовлен к водительству войск. Но ведь и он не брал на себя личной разработки стратегических операций. Для этого выбрал себе начальника штаба – генерала [М. В. Алексеева], с именем которого были связаны победы в Галиции, человека широко подготовленного, огромной работоспособности, заслугами и дарованием поднявшегося из армейской толщи на высший пост Главнокомандующего – и при том, наиболее трудного в то время фронта, и уже проявившего себя и на этом посту.

Государь не являлся, однако, человеком, лишь безучастно утверждавшим предположения своего начальника штаба. Все мы, служившие в могилевской Ставке, знали, как ежедневно изучал Он обстановку по совместным докладам начальника штаба и генерал-квартирмейстера в особом помещении со стенами, увешенными картами. Человек быстро схватывающего ума и огромной памяти, Государь ясно отдавал себе отчет в задачах русского фронта и союзной кампании. И своей державной властью решения этих задач он превращал в подлежащие исполнению директивы; на военных советах в Ставке он давал свободу всем мнениям и лично утверждал окончательное решение. Поездками на фронт он входил в близкое соприкосновение с начальниками и войсками, поднимал их дух и не уклонялся от опасности. Известен случай, когда генералу [А. А.] Брусилову и графу [В. Б.] Фредериксу не удалось уговорить Государя удалиться с места, где он подвергался явной и значительной опасности обстрела.

Каковы же были последствия возглавления армии Государем? Наступление неприятеля было остановлено. Опасный прорыв в стыке Северного и Западного фронтов был затянут. Зимой 1915–1916 гг. войска отдохнули, были приведены в порядок, получили снабжение. Весной 1916 г. начался переход в частные наступления. Была возвращена значительная часть утраченных земель, в том числе и неприятельских. Противнику были нанесены чувствительные удары. Во внутреннем управлении приведенные в действие производительные силы страны дали армии к весне 1917 г. изобильное всестороннее снабжение.

«Оставаться на своем посту, давить огромным весом на растянутые германские линии», – вот чем в своих записках ограничивал [У.] Черчилль наши задачи в составе коалиции на весну 1917 г. Но мы были готовы, полностью готовы, – числом людей, их духом, снабжением, снаряжением, тяжелой артиллерией и флотом, – к неизмеримо большему. Мы были готовы к наступлению, к победе. И эта готовность армий была достигнута за время возглавления их Императором Николаем II. С революцией исчезла сама возможность победы. Исчезла и возможность счастья России.

С. Д. Позднышев [365] Государев смотр [366]

Месяц плывет по ночным облакам. Кругом тишина, дремлет Ванвский парк; в прозрачном сумраке вдали холмы Шатийона. Ровной волной доносится гул огромного города. Париж горит в бесчисленных огнях. У раскрытого окна я перелистываю пожелтевшие сухие листы старой тетради. Выцвели страницы, потускнели и стерлись карандашные строчки. Скользят глаза и как бледные тени встают, иногда почти неживые, давно позабытые картины былой жизни – события Великой войны.

Все прошло, отшумело, умерло, и нет уже больше тех чувств, что волновали тогда; нет тех людей, что жили, горели, страдали и, так же как я, не думали вовсе о смерти, хотя она кружилась вокруг. Четверть века назад, как началась эта страшная полоса жизни. Стояла такая же тихая звездная ночь. В тенистых лесах, что на десятки верст окружали наш полк, была мертвая, зачарованная темень и тишь. И сладко было, и жутко было в сонном дремотном старом лесу.

«Всадники, други в поход собирайтесь, Радостный звук вас ко славе зовет…»[367] – пели в ту полночь медные трубы марш войны, гимн победы. Мир произнес страшное слово «война» и не узнал себя на другой день. Помню живо и мучительно больно только первую кровь и первую смерть. Потом… Потом было много крови и тысяча мертвых. «За Царя и за родину и смерть принять».

Шелестят желтые сухие страницы. Бегут перед глазами неровные строчки. Не все разбираю – стерло их время; не все понимаю, как будто читаю чужие записки не о своих переживаниях. Но вот твердым почерком, крупными буквами, посередине страницы: «Отчего у Государя было такое грустное лицо и такая скорбь в глазах?» И почти мгновенно вспыхивает на экране памяти (мы помним все яркое сильнее) последний смотр Государев.

«Апрель. Весна. Горячее солнце жжет с бездонного, помолодевшего голубого неба. Распустились вербы, поля покрылись зеленым, изумрудным ковром. Завтра утром идем на смотр Государев. Сегодня чистились и приводили себя в порядок. Мои офицеры и казаки находятся в приподнятом, возбужденном настроении. Это заметно, с каким старанием казаки наводили лоск на седла и уздечки и с каким усердием чистили лошадей и даже терли копыта и подковы.