Уход Великого князя с поста Верховного вызвал большую тревогу во Франции. Французский посол в Петрограде M. Палеолог писал: «Отныне я готов ко всему». Вся заграничная печать с большим пессимизмом отнеслась к совершившимся переменам и уже одно внимание, уделенное данному событию, доказывало всю значительность происшедших перемен. Одни органы печати видели в этом уходе желание Царя стать ближе к своему народу, другие указывали, что Великий князь пал жертвою своей огромной популярности. При этом в некоторой части заграничной печати Великий князь оценивался, как вождь России, перед которым совершенно стушевалась личность царствующего Императора. Решительно все признавали военные способности ушедшего и считали Великого князя Николая Николаевича искусным стратегом, которому почти всегда удавалось со своими армиями появляться именно там, где это требовалось общей обстановкой. Неудачи лета 1915 г. большинство газет не ставило в вину Великому князю, приписывая таковые или общим причинам, или недостатку вооружения и боевых припасов. «Мы не можем не признать, – писала одна очень распространенная газета в Германии, – что наш бывший противник был храбрым и честным врагом…». Отмечалось, что войне была посвящена вся жизнь Великого князя, что он, будучи ярым противником немцев, оказал величайшие незабываемые услуги союзникам и что его наступление на Карпаты, явившееся началом его конца, диктовалось его убежденным панславизмом. «Может быть, – восклицает одна из видных немецких газет (“Berliner Local Anzeiger”), – в глубине его души таится надежда вернуться когда-нибудь в роли спасителя отечества от внутреннего врага!»
«Едва ли перемена в Верховном главнокомандовании изменит исход войны, – писала “Vossische Zeitung”. – Выступление русского Самодержца в роли Верховного главнокомандующего скорее является доказательством предстоящего развала армии и государства. Во всяком случае, падение Великого князя вызывается скорее причинами политическими, чем военными соображениями…»
Интересно отметить, что генерал Брусилов, перешедший впоследствии на службу большевиков, a ранее бывший сотрудником Великого князя, хорошо его знавший, так отзывается в своих воспоминаниях о Великом князе Николае Николаевиче: «По моему мнению, в это время лучшего Верховного главнокомандующего нельзя было найти. Это человек, несомненно, всецело преданный военному делу, и теоретически и практически знавший и любивший военное ремесло. По натуре своей он был страшно горяч и нетерпелив, но с годами успокоился и уравновесился. Назначение его Верховным главнокомандующим вызвало глубокое удовлетворение в армии. Войска верили в него и боялись его. Все знали, что отданное им приказание должно быть исполнено, что отмене оно не подлежит и никаких колебаний не будет…» Но еще любопытнее то, что большевистская власть в России нашла возможным оставить этот отзыв в своем издании, признав, таким образом, это суждение справедливым…
3. Царь в Ставке
За несколько дней до приезда в Могилев Императора Николая II, в Ставку прибыл его будущий начальник штаба генерал Алексеев.
«В тот же день, – доносит об этом факте С. Д. Сазонову Кудашев, – генерал Янушкевич сдал ему должность и поселился в вагоне. Великий князь держит себя безупречно и с полным самообладанием…»
Меня М. В. Алексеев просил остаться еще несколько дней в должности для установления более полной преемственности. Я поставил естественным условием быть освобожденным от обязанностей генерал-квартирмейстера до приезда Государя в Ставку. Государь прибыл в Могилев утром в воскресенье, 5 сентября. Отбыв обычные официальные встречи, он в тот же день принял на себя предводительствование действующими войсками. Однако Император не сразу занял губернаторский дом, а продолжал жить в своем поезде, в котором приехал из столицы. Для установки этого поезда была подготовлена особая ветка, отводившая царские вагоны от вокзала вглубь какого-то частного сада. Расположение царского поезда оказалось очень удаленным от места пребывания штаба и, чтобы достичь его, приходилось пересекать едва ли не весь город. Обстоятельство это весьма затрудняло личные сношения с Императором, который лишь однажды в день, по утрам, приезжал для выслушивания доклада в управление генерал-квартирмейстера.
Было вполне очевидно, что пребыванием Государя в поезде, несмотря на оставление незанятым всего верхнего этажа губернаторского дома, делался ясный намек на желательность возможно спешного отъезда Великого князя из Ставки. Ему было указано ехать на Кавказ, не заезжая в Петроград, и, только во внимание к его просьбе, он получил разрешение заехать по дороге на несколько дней в его собственное имение Першино, находившееся в Тульской губернии. Каким-то пророчеством веяло от его слов, как-то мимоходом мне сказанных, что Петрограда ему больше не видать… Я удивился, зная, что он очень любил нашу северную столицу и что совсем недавно перед войной он выстроил себе там прекрасный дворец на правом берегу Невы.