Читаем Велики амбиции, да мала амуниция полностью

Велики амбиции, да мала амуниция

– А уж мне как обидно! Я его, сволочь такую, ловлю, ловлю, а он, как угорь, из рук уходит, – Романенко принялся ошкуривать второй мандарин. – Сладкие какие мандарины в этом году… Эх, Пётр Андреич, вот, махнуть бы в те дальние страны, где целый год теплынь и фрукты диковинные. Вы как насчёт этого?

– Мне и здесь неплохо, Василь Васильич. Ведь, право, это скучно: целый год теплынь. Как же снег наш, сани, горки?

– Вы куда теперь путь держите, милейший Пётр Андреевич? Домой?

– Пожалуй.

– Что ж, не смею задерживать. Мне ещё тут повозиться придётся.

– Может, я могу помочь?

– Не стоит. Не барское это дело, а всякий, как любит говаривать ваш патрон, должен своим делом заниматься. Посему до встречи и желаю здравствовать! – Романенко крепко пожал Вигелю руку.

– Всего доброго, Василь Васильич!

Простившись с Романенко, Пётр Андреевич, вернулся домой. Ему безумно хотелось теперь же подняться к Ольге, рассказать ей о произошедшем, но он не хотел встречаться с Анной Саввичной…

Около одиннадцати вечера в дверь робко постучали. Вигель отпер и в удивлении отпрянул: на пороге, потупив глаза, стояла Ольга.

– К вам можно? – тихо спросила она.

– Окажите мне честь…

Ольга вошла в комнату Вигеля.

– Отчего же вы не зашли ко мне нынче? Я ждала… Я за вас волновалась…

– Я не посмел, Ольга Романовна. Я думал, ваша бабушка была бы не очень рада меня видеть…

– Да, вы правы… Она теперь уснула. И сёстры тоже. Вот, я и пришла…

– Я счастлив, что вы пришли. Садитесь, пожалуйста! Не желаете ли чаю?

– Нет, благодарю вас, – Ольга облокотилась на подоконник и замолчала.

Пётр Андреевич смотрел на её тонкую фигуру, изящный изгиб лебединой шеи, точёный профиль и любовался ею.

– Я знаю, что бабушка к вам приходила… – сказала Ольга. – Говорила с вами… Вы простите её…

– Да разве я смею в чём-либо упрекать Анну Саввичну? – Пётр Андреевич приблизился к Ольге.

– Я вам принесла вашу книгу, – сказала она, кладя пухлый том на подоконник.

– Ради Бога, оставьте её себе. Ольга Романовна, милая, расскажите же мне, как вы прожили этот месяц? Я всё-всё должен знать о вас!

– Вы хотите знать, как я прожила этот месяц? Да мне и рассказать нечего. Жизнь моя была скучна и однообразна. Вы и сами знаете, что весь последний год вы были единственным, кто вносил живую струю в эту жизнь… Без вас она пропала…

– Ольга Романовна! – Вигель порывисто поднёс её руку к губам и стал целовать её тонкие пальцы. – Вы теперь сказали, что обо мне волновались. Вы представить себе не можете, как мне от того радостно стало!

– Я теперь всегда о вас волнуюсь… Что там произошло сегодня?

– Кража… Вор уже долгое время умудряется уходить от полиции…

– Неужели наша полиция уступает вору?

– Это всего лишь маленькая заминка в нашей работе…

Ольга грустно улыбнулась:

– Пётр Андреевич, а как жили вы это время? Расскажите…

– Плохо я жил! – выдохнул Вигель. – Мне без вас жить невозможно! Я работал плохо. Я недосыпал, потому что не мог спать… Я закрывал глаза, а перед ними стояли вы. Я воскрешал в памяти всякий миг, проведённый нами вместе, каждое слово ваше, интонацию, взгляд, улыбку, жест… Я задыхался без вас, милая Ольга Романовна!

– Неужели вы совсем ничего не делали всё это время?

– Не совсем… Я старался работать. А ещё я рисовал ваш портрет…

– Покажите! – попросила Ольга.

Пётр Андреевич принёс из соседней комнаты небольшой, вставленный в раму портрет, написанный маслом. Ольга некоторое время смотрела на него и сказала:

– Вы меня слишком красивой изобразили. Разве же я такая?

– Много лучше! И, если я не смог передать всей неземной красоты вашей, то виной тому лишь недостаточное моё мастерство и то, что писать мне приходилось по памяти. Позвольте, однако же, Ольга Романовна, подарить вам этот портрет!

– Нет! – покачала головой Ольга. – Пусть лучше он останется у вас. Как память обо мне!

– Память? Но мне нужны вы сами, а не память…

– Не мучайте меня, прошу вас! Лучше скажите, чем ещё вы занимались этот месяц?

– Я сочинял стихи, Ольга Романовна.

– Стихи?

– Да, стихи.

– Прочтите, пожалуйста! Я хочу послушать.

– С радостью прочту, потому что писаны они только для вас одной, – ответил Вигель и начал читать:

Я притворяться вынужден живым

Пред всеми. Прежде прочих – пред собою.

Наполнил душу ядовитый дым,

И я погиб без славы и без боя.