Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

В эти же годы в литературе всё чаще появляется образ интеллектуала-отщепенца, жалкой и ничтожной личности, которая забилась в угол со своими обидами и недовольством — и там вынашивает планы мщения «новым людям». Как пишет Ю. Щеглов, «в этих персонажах, представлявших, очевидно, наибольшую опасность для новых хозяев жизни, сквозь густой слой яда и карикатуры более или менее явственно проглядывают черты элитарной рафинированности, ума, образования, чтобы в конечном счёте подвергнуться сугубому поруганию и развенчанию. Таковы Иван Бабичев, Кавалеров, Елена Гончарова у Олеши, Володя Сафонов в «Дне втором» Эренбурга, интеллигенты-спецы в советских пьесах, злобствующие из-за своей ущемлённости и засилья хамов-выдвиженцев…» (Комментарий к роману «Золотой телёнок»).

Как бы в стороне от них стоит великолепный образ Васисуалия Лоханкина из «Золотого телёнка». Разумеется, в отличие от героев Олеши или Сафонова, Лоханкин не имеет отношения к интеллигенции — он лишь пародия на неё: человек, которого вытурили из пятого класса гимназии «за неуспешность» и весь «интеллект» которого заключается в разглядывании красивых корешков энциклопедий, картинок в журнале «Нива» и декламации пятистопным ямбом всякой галиматьи. Однако пародия эта написана настолько талантливо и издевательски, что и по сей день имя Васисуалия ассоциируется с представлением о «гнилом интеллигенте» — демагоге, пустомеле, тунеядце и паразите.

Мы не ошибёмся, если подытожим: в обществе культивировалась подозрительность, неприязнь, презрение и даже ненависть к культурным, образованным людям. Безусловно, это не могло не отразиться на мировоззрении уголовно-арестантского мира, в чём мы убедимся в дальнейшем.

«Лишенцы»

Травля интеллигенции была лишь частью широкомасштабной кампании по избавлению нового общества от «лишних людей» и «чуждых элементов». Под тяжёлый пресс режима в это же время попадают и другие «классово-чуждые» и «эксплуататорские» «элементы». Они становились «лишенцами» — лицами, которые квалифицировались как нетрудовой элемент и поэтому лишались избирательных, а заодно и большинства остальных основных прав гражданина Республики Советов. Критерии для определения «классовой чуждости» были расплывчаты: в число «лишенцев» попадали нэпманы, кулаки, торговцы, священники и другие служители культа, бывшие помещики, служащие и агенты царской полиции и т. д. «Лишенцы» не могли быть членами профсоюзов, состоять на советской службе, работать на предприятиях. Их детей не принимали в университеты, не призывали в Красную Армию. Они были лишены продовольственных карточек и бесплатного медицинского обслуживания… Один из «лишенцев» вспоминает:

Наша семья была причислена к чуждым и классово-враждебным элементам по двум причинам: во-первых — как семья бывших фабрикантов, т. е. капиталистов и эксплуататоров, во-вторых — потому что мой отец был инженером с дореволюционным образованием, т. е. принадлежал к части русской интеллигенции, в высшей степени подозрительной и неблагонадёжной с советской точки зрения.

Первым результатом всего этого было то, что летом 1929 г. нас всех лишили избирательных прав. Мы стали «лишенцами». Категория «лишенцев» среди советских граждан — это категория неполноценных граждан низшего разряда. Их положение в советском обществе во многом напоминало положение евреев в гитлеровской Германии. Государственная служба и профессия интеллигентного труда были для них закрыты. О высшем образовании не приходилось и мечтать. «Лишенцы» были первыми кандидатами в концлагеря и тюрьмы.. (Ю. Елагин. «Укрощение искусств»).