Великие битвы уголовного мира. История профессиональной преступности Советской России. Книга первая (1917-1940 г.г.)

По данным советской печати, в стране было к 1929 году около трёх миллионов «лишенцев»! В условиях жесточайшего кризиса многие из них голодали, влачили жалкое существование, продавая своё имущество. Иностранные журналисты с удивлением отмечали в 1929–1930 годах большое количество нищих в советских городах, причём многие из этих побирушек обращались к зарубежным гостям по-немецки, по-французски, по-английски (как тут не вспомнить Кису Воробьянинова с его жалостливым «Мосье, же не манж па сис жур. Гебен зи мир битте этвас копек ауф дем штюк брод»)…

Позже «лишенцев» всё чаще стали высылать в отдалённые местности Союза.

Не в последнюю очередь «охота на ведьм» и создание огромной армии «лишенцев» диктовались экономическими задачами. Стране нужна была валюта для закупки за рубежом оборудования, продовольствия, промышленных товаров. Взять её было неоткуда (до этого валюту приносила торговля зерном, но процесс коллективизации на селе привёл к катастрофически низким урожаям). И тогда появляется сеть так называемых «Торгсинов» («торговля с иностранцами»), В условиях охватившего СССР продовольственного и промышленного кризиса здесь можно было, сдав изделия из драгоценных металлов и антиквариат, приобрести на соответственную сумму дефицитных товаров — от чёрной икры до костюма «в ёлочку». Но у кого скопился антиквариат и драгоценности? Ясно, что не у простого рабочего паренька. Остатки роскоши держали у себя «нэпманы» и «буржуи». И этих «классово-чуждых» господ надо было заставить принести драгоценности, по меткому выражению Остапа Бендера, на блюдечке с голубой каёмочкой. Добиться этого можно было прежде всего, полностью перекрыв «чуждым» кислород. Что и было сделано. «Буржуи» вынуждены были нести в торгсины вещи и ценности, пытаясь выжить в условиях «строительства социализма». Тем, кто отдал последнее, оставалось одно — подыхать под забором.

Травля «лишенцев» формально закончилась в 1936 году, с принятием сталинской Конституции, провозгласившей равенство всех советских граждан в связи с «полной победой социализма в СССР». Великому Вождю были уже неинтересны «занюханные» отбросы старорежимного общества. Он выжал из них все, что мог…

Кампания по выбиванию из населения драгоценностей и валюты продолжалась до середины 30-х годов. Любопытно при этом отметить, что только с конца 20-х годов под словом «валюта» стали подразумеваться исключительно иностранные деньги (хранение которых гражданами было категорически запрещено и расценивалось как уголовное преступление). До 1928 года, в период нэпа, в официальной государственной терминологии словосочетание «валюта», «твёрдая валюта» применялось по отношению к российскому рублю. Денежная реформа 1923–1924 годов ставила целью остановить инфляционные процессы, падение курса советских денег. Был выпущен полновесный советский червонец — в весовом отношении точная копия царского, а также бумажный червонец с золотым обеспечением. Планировалось выпустить и мелкие устойчивые деньги. В период проведения реформы обороты «твёрдые деньги», «твёрдая валюта» постоянно повторялись и в речах официальных лиц, и в выступлениях видных экономистов, и в средствах массовой информации, чтобы убедить массы, что инфляция будет непременно остановлена.

Со свёртыванием нэпа исчезает и понятие «советской валюты»: остаётся одна иностранная. Любопытно здесь заметить, что именно в это время, с началом борьбы против так называемых «валютчиков» (людей, тайно копивших у себя иностранные деньги для того, чтобы противостоять инфляции), уголовный жаргон пополняется словом «валюта». Правда, как раз в значении «советские деньги». Словарь тех лет «Из лексикона ростовских беспризорников и босяков» даёт следующее толкование: «ВАЛЮТА — деньги (особенно в1928 г.)». Почему? Видимо, с «настоящей» валютой босяки предпочитали не связываться (когда идёт общегосударственная кампания травли «валютчиков», «социально близким» лучше не подставляться лишний раз под карающий меч Фемиды — «пришьют политику», что недопустимо для «честного вора»). Но красивое слово, привычное с времён нэпа, в новом контексте «заиграло», стало «запретным» и «шикарным». Как же пройти мимо? И вот уже надрывается босяцкая песня:

Жил в Одессе парень-паренёк,
Ездил он в Херсон за арбузами,
И вдали мелькал его челнок
С белыми, как чайка, парусами.

Арбузов он там не покупал,

У приезжих шарил по карманам,
Крупную валюту добывал,
Девочек водил по ресторанам.

(«Серебрится серенький дымок…»)

Какая уж там «крупная» иностранная валюта в Херсоне, в карманах? Речь идёт, конечно, о простых советских рублях. Только на них можно было водить по ресторанам девочек: с долларами, марками или франками из ресторана был прямой путь в ГПУ…