Великие государственные деятели Российской империи. Судьбы эпохи

Вы заметили, как с годами растет понимание такой своеобразной личности, как Остерман? Возможно, дело здесь не только в накоплении знаний, но и в изменении «нравственной парадигмы» историков, расширении границ приемлемого. Гордин ни в ком случае не пытается обелить Остермана, но опыт прошедших двух веков позволяет ему глубже понять и оценить мотивы, которыми он руководствовался. Идея «государства, как машины» или «государства, как Левиафана», упорядочивающего в спасающего от «войны всех против всех», которая является естественным состоянием человека, сформулирована еще в XVII веке английским философом Томасом Гоббом. В XIX веке акцент стали делать на естественных правах, от которых не может отказаться человек, даже во имя процветания государства, иначе это государство тут же станет аморальным. Но XX век научил нас понимать, что жестокость и бесчеловечность XVIII века может померкнуть перед жестокостью и бесчеловечностью решений, принятых во имя охраны естественных прав человека.

Так или иначе, а Остерман не самый худший сын своего времени, и его действия безусловно подчинялись внутренней морали, возможно не стандартной, но четко расставлявшей границы между «можно» и «нельзя».

Но возможен и другой ответ: Остерман так фантастически честолюбив, что ему не доставляли удовольствия никакие материальные доказательства его могущества. Ему достаточно было сознания, что все подчиняются его власти, что он все держит в своих руках. А мздоимство и взяточничество могли, напротив, ослабить и погубить его, как в результате они погубили его «заклятого друга» Меншикова. Возможно, отказываться от взяток его заставляли осторожность и предусмотрительность. Каждый, как водится, может сам решить, какая из версий нравится ему больше.

* * *

Во-вторых, «орудием», если не «оружием» юного Остермана стало неплохое образование и, по всей видимости, уважение к знаниям, к учености. Его отец, пастор, происходил из семьи уже давшей родному городу несколько священников, адвокатов и правоведов и даже одного бургомистра. Может быть, пастор Йоганн Конрад Остерман и был беден, как уверяет первый биограф его сына, – русский историк, князь Петр Владимирович Долгоруков, – но все же не настолько, чтоб не оплатить сыну обучение сначала в городской гимназии, а затем и в Йенском университете. Созданное сравнительно недавно, в середине XVI века, как школа протестантских пасторов, это учебное заведение сохранило тем не менее все традиции средневековых университетов – четыре классических факультета: изящных искусств, теологии, права и медицины. Особенно представительный философский факультет, его профессора были известны во всей Германии. Но Генрих выбрал для себя иную специальность, правоведение, надеясь, по-видимому, стать еще одним из длинной череды уважаемых и респектабельных юристов по фамилии Остерман. Соблюдались в университете также негласные традиции, в частности традиция студенческих дуэлей и пьяных драк в кабаках. Во время одной из таких то ли честных поединков, то ли поножовщин, крепко выпивший Остерман умудрился тем не менее заколоть своего противника, оказавшегося дворянином из хорошей семьи, и теперь победителю пришлось бежать из родной Германии.

Долгоруков пишет, что Остерман с детства был таким, каким его знали позже в России: «С ранних лет нрав холодный и, по-видимому, бесстрастный, ум острый, дальновидный и тонкий». Такая рано развившаяся рассудительность плохо согласуется с дуэльной историей. Вероятно, Генрих вы работал с годами бесстрастный холодный ум, и возможно, дуэль послужила хорошим уроком: как можно из-за минутной запальчивости лишиться всего и похоронить свои планы.

К. И. Крюйс

Но как бы там ни было, а жизнь теперь нужно строить заново, и Остерман бежит от судебного преследования в Нидерланды, в город Амстердам. Там он познакомился с небезызвестным Корнелиусом Крюйсом и тот взял юношу на службу секретарем.

Личность Крюйса в своем роде замечательная. Сын портного, уроженец Норвегии, нанялся на голландский корабль в 14 лет, после смерти отца, в 25 лет стал капитаном торгового судна «Африка». Не брезговал он и каперством – захватом торговых кораблей неприятеля (в данном случае французских) по «лицензии» одной из воюющих сторон (в данном случае – Нидерландов). Позже сидел во французской тюрьме, служил в амстердамском адмиралтействе, едва не уволили за растраты, но тут как раз молодой русский царь нанял Крюйса для строительства своего военно-морского флота.