Великие князья Владимирские и Владимиро-Московские. Великие и удельные князья Северной Руси в татарский период с 1238 по 1505 г.

Года через два после этого большую тревогу произвело в Москве известие о походе хана Золотой Орды на великого князя. Мы видели, что после первого нашествия Ахмата (в 1472 г.) между Москвой и Ордой состоялось нечто похожее на заключение мира: мы говорили, что в 1474 г. с Никифором Басенком приходил из Орды в Москву Ахматов посол Каракучук, а в 1476 г. приходил другой посол, Бочука, со свитой в 50 человек; с ним было до 550 гостей с конями и разным товаром[426]. С этим послом великий князь отправил в Орду своего посла, Бестужева, но что ему поручено было, не знаем. Все это указывает на мирные отношения между Москвой и Ордой, но к 1480 г. эти мирные отношения рушились. Какие же были причины? По некоторым известиям, мало, впрочем, вероятным, хан прислал в Москву послов с требованием дани; великий князь в ответ на это требование взял басму (изображение хана в виде куклы, а по другим — нечто вроде портрета) или, как выражается Казанская летопись, «прием Басму лица его и поплевав на ню», изломал ее, бросил на землю и растоптал ногами; затем приказал убить послов, кроме одного, которому велел передать хану, что с ним будет поступлено так же, как с басмой и послами, если будет беспокоить его, великого князя. Едва ли Иван Васильевич, вообще весьма осторожный, мог так поступить, особенно ввиду того, что Ахмат еще не так был слаб, что сам великий князь — это сейчас увидим — по приближении хана к русской границе как будто струсил и растерялся. Другие более достоверным признают иное известие, по которому Иван Васильевич решил порвать узы двухвекового с лишним рабства под влиянием Софии, указывавшей ему на оскорбительную зависимость от степных варваров[427]. Но есть еще известия, по которым Ахмат двинулся на Москву по подстрекательству Казимира, и эти известия, нам кажется, должны считаться несомненными. Не надо забывать, что борьба Москвы с литовско-польским государством особенно усилилась с Ивана III, борьба на жизнь и на смерть: речь шла о том, какому из двух родственных племен господствовать на северо-востоке Европы! Казимиру, как и всякому польско-литовскому государю, желательно было ослабить Москву и подчинить ее себе; но ему не удалось отбить для себя Новгород от Москвы, и он старается поднять хана, чтобы одновременно напасть на Русь с двух сторон. Хан согласился и летом 1480 г. выступил в поход. Союзникам сулило успех и то, что великий князь был в то время во вражде с братьями, Андреем Углицким и Борисом Волоцким[428]. Заслышав о приближении Ахмата, Иван Васильевич отправил в Серпухов сына Ивана, брата Андрея-меньшого — в его удел Тарусу, а прочих князей и воевод распределил на разные пункты по берегу Оки, куда, по договоренности с Казимиром, должен был идти хан. Но, узнав о таких распоряжениях московского князя, хан направился к литовской границе, намереваясь вторгнуться на Московскую землю чрез р. Угру. Однако великий князь опередил его: он приказал сыну и брату поспешить к Калуге и стать на левом берегу Угры, и те прежде татар заняли перевозы и броды; сам же великий князь, подчиняясь советам некоторых приближенных к нему бояр, приказав сжечь городок Каширу, оставил войско на берегу Оки и с князем Федором Палецким отправился обратно в Москву, где находились «в осаде»: мать его, инокиня Марфа, князь Михаил Андреевич Верейский, князь Иван Юрьевич Патрикеев, московский наместник, с дьяком Васильем Мамыревым, митрополит Геронтий и умный и энергичный владыка ростовский Вассиан. К ним-то, по некоторым известиям, и поехал Иван Васильевич «на совет и думу». Из приближенных великого князя одни не советовали ему стоять на границе, указывая на пример его отца, попавшегося в плен к казанским татарам в суздальском бою; советовали, напротив, удалиться на север, указывая на пример Димитрия Донского, удалившегося при нашествии Тамерлана в Кострому. На этом настаивали его любимцы — бояре, Иван Васильевич Ощера и Григорий Андреевич Мамон; другие же, и преимущественно владыка Вассиан, настаивали, что великий князь должен находиться при войске. В народе также слышался явный ропот на трусость Ивана Васильевича: так, когда великий князь приехал (30 сентября) с Оки в Москву на совет с блюстителями последней, отдав приказание князю Даниилу Холмскому, чтобы он по первому требованию из Москвы ехал туда с великокняжеским сыном Иваном Ивановичем, народ, перебиравшийся в столицу из окрестных посадов и селений в осадное сиденье, явно выражал ропот на то, что великий князь предает его татарам, что он разгневал царя неплатежом дани, а теперь выдает ему народ свой. Вассиан прямо назвал Ивана «бегуном». «Дай семо вой в руку мою, — говорил владыка, — коли аз, старый, утулю лице против татар!»

Поэтому, замечает летописец, великий князь жил не в городе (Москве), а в Красном сельце, «бояся гражан мысли злые — поимания». Иван Васильевич послал к сыну приказ, чтобы он немедленно явился в Москву, но тот не хотел отъехать от войска.