Великие личности и эпохи через литературу

Если писательская манера Чандлера повышенно эмоциональна, то стиль повествования Хэммета подчеркнуто сдержан и даже холоден. Его герой, будь то оперативник Сэм Спейд или Нед Бомонт, ведет свой рассказ в подчеркнуто отстраненной манере. Но в то же время это не уменьшает внутренней напряженности. Как и Чандлер, Хэммет создает в своих произведениях очень глубокий смысловой подтекст. По мнению Г. Анджапаридзе, в каждом романе Хэммет настойчиво пытается раздвинуть рамки детективной интриги. Его цель не только развлечь читателя хитросплетениями сюжета, у него всегда есть что-то "про запас". В романе "Красная жатва" – это социальное обличение; в "Проклятии Дейнов" – размышления о природе зла; граничащая с патологией человеческая алчность и ее последствия – в центре сверхзадачи "Мальтийского сокола".

Причем свою сверхзадачу автор всегда будет воплощать на конкретном жизненном материале: "То, что внешне выглядит голым авантюрным действием, обнаруживает у Хэммета многозначительный подтекст". Большой бизнес – основа основ американской действительности, – по мнению Хэммета, криминален и криминогенен по самой своей сути – он ежечасно порождает все новые и новые преступления. Книги Хэммета звучат как нельзя злободневно и остро и в наши дни, когда высокие чины американской администрации снова и снова оказываются замешаны в разного рода шумных скандалах, от скрытого злоупотребления своим положением до прямых взяток и тесных связей с мафией. Так, по данным журнала "Ньюсуик", всевозможных правонарушений в высших эшелонах власти, включая администрацию Белого дома, в 1984 году было зафиксировано 770, в 1985–1242 и в 1986–1420 случай.

В своих романах Хэммет выступает как писатель-марксист, который глубоко анализирует современную ему социальную действительность в ее мрачной перспективе. Известно, что до конца своей жизни писатель находился под непосредственным наблюдением ФБР, досье на него составляло 278 страниц. Вдова Хэммета, Лилиан Хеллман, которая скончалась в 1984 году, передала часть своего состояния фонду помощи литераторам, разделяющим марксистские убеждения. Доверенным лицам при распределении средств рекомендовано руководствоваться "политическими, социальными и экономическими убеждениями покойного Дэшила Хэммета, который верил в доктрины Карла Маркса".

Но не только мощным и беспощадным социальным обличением отличается глубокий подтекст, который возникает в произведениях американского писателя. Как уже было сказано выше, Хемметт всегда имел для читателя что-то "про запас". По существу он писал не детектив в чистом виде, а глубокое философское произведение на основе острейших социальных противоречий. Проблемы бытия, вопросы о сущности человеческой природы и одновременно с этим природы зла волновали Хэммета в не меньшей степени, чем проблемы острой социальной критики. Можно сказать, что произведения Хэммета нельзя воспринимать в отрыве от мировой художественной культуры. Выше уже указывалось на близость писательских манер Хэммета и Хемингуэя, но только подобным сопоставлением дело не ограничивается. Для примера обратимся к одной из сцен романа "Проклятие Дейнов" (1929): "Он вошел, уставившись на меня, и двигался так, если бы увидел не меня, а святого Петра у райских врат. Я прикрыл дверь и провел его через прихожую вниз к главному коридору. Насколько я мог судить, весь дом был в полном нашем распоряжении. Но это длилось недолго. Габриэла Леггет предстала перед нами. Она была совершенно босой и всей одежды на ней было – только желтая шелковая ночная рубашка. И рубашка эта вся была в каких-то темных пятнах. Я инстинктивно вытянул вперед руки – Габриэла двигалась прямо на нас, и несла она огромный кинжал, скорее меч. Ее обнаженные руки буквально сочились от крови. На одной из ее щек была кровь. А взгляд ее был чист, ясен и спокоен. Маленький лоб – гладок, а рот и подбородок были крепко сжаты. Она подошла ко мне. Ее невозмутимый взгляд встретился с моим, пожалуй, не столь уже спокойным. Габриэла очень просто сказала: "возьми". Она сказала это так, как будто все время поджидала меня здесь для того только, чтобы сказать: "Возьми. Это – улика. Я убила его". А я сказал: "Что?""