Великие любовницы

Двадцать шесть судей нашли компрометирующие Анну свидетельства и обвинили в наличии… аж пяти любовников. С кем, оказывается, ни якшалась эта гордая королева! Тут и Норрис, и Уэтстон, и Бреретон — придворные из ее окружения. Ба, она даже, оказывается, три раза проспала со своим музыкантом Марком Смиттоном и сколько-то там раз со своим родным братцем Джорджем. Вот тебе и скромница. Ну, конечно, всех в тюрьму, в Тауэр, Анну тоже туда же. Всех, конечно, под пытки и после признания (кто бы не признался!) на отрубление головы. Впрочем, нет, исключение было сделано для Марка Смиттона. Ему, поскольку не дворянин он, головы резать не стали, его просто повесили, а это, конечно, согласитесь, дорогой читатель, куда более позорная смерть. Тут перед вами на колени палач в маске не станет и не попросит у вас прощения за то, что он через секунду „снимет“ вам голову. Потом эти срубленные головы выставят на городских воротах для публичного обозрения. „Аллея отрубленных голов“, — сколькими километрами вымощена эта дороженька историческая, где „головы срубали как капусту“? „Мода“ на отрубление голов выводится из далекой древности. И человечество привыкло к этой форме наказания виновного гораздо быстрее, чем русский человек привыкал к употреблению заморского овоща — картофеля. Уже, почитай, с царя Ирода все началось, когда жена его брата, в день его рождения танцуя перед ним, так его очаровала, что он в награду обещал исполнить любое ее желание. Жена Ирода потребовала преподнести ей на золотом блюде голову Иоанна Крестителя. И — „пошло-поехало“. Отрубление голов стало самым распространенным наказанием. Древний Рим, так же как не мог жить без своих олимпиад и боев гладиаторов, не мог жить и без „отрубленных голов“. Драгоценным подарком преподносились любимым или монархам отрубленные головы. Вот преподнесли Антонию отрубленную голову Цицерона. Голова „надтреснутая“, поскольку палач, не сумев справиться со своим делом, три раза мучил свою жертву „осечкой“. С садистским наслаждением Антоний приказывает прибить эту голову вместе с отрубленной рукой Цицерона на свою кафедру, с которой он произносил в Римском сенате свои речи, и, конечно, отнюдь не для того, чтобы поучиться красноречию Цицерона, а чтобы покрасочней даже над мертвым над ним поиздеваться, дескать, это ожидает каждого, кто способен не подчиняться монархам. Монархам доставляло большое наслаждение глумиться над мертвыми головами. Вот Поппея, жена Нерона, приказывает принести ей голову первой жены императора Октавии. Она положила как малого ребенка ласково так ее к себе на колени и давай тыкать иголкой ей глаза с силой, для этой цели открыв ей веки. По другой версии даже не иголкой колола глаза Поппея Октавии, а своими золотыми шпильками, которые она вынула из своих волос.

Вот Агриппина, четвертая и последняя жена Клавдия Тиберия, убив Лолию, первую жену императора, приказала принести ей голову, взяла ее за волосы и, подойдя к окну, с невозмутимым спокойствием открыла силой ей рот и, показывая собравшимся, произнесла: „Да, это она! Вот ее золотые зубы, которые вставила она у александрийского дантиста“.

Бедным головам, даже мертвым, покою не давали: и спиртовали их, как это сделал наш Петр I, поставив перед Екатериной I заспиртованную голову ее любовника Монса, и трупы выкапывали, чтобы только, отрубив ему, трупу, голову, унизить изощренным способом. Председателя суда, приговорившего в 1649 году Карла I к смертной казни, выкопали из земли — дословно. То есть когда он умер и был похоронен на кладбище, сторонники монарха после реставрации Стюартов вырыли его из могилы, полусгнивший труп торжественно поставили на помосте и отрубили ему голову, похоронив наново останки под виселицей. Этим человеком был Брэдиго Джон.

А вот кровавая французская революция, для которой знаменитая гильотина стала одним из повседневных орудий лишений голов, проявила видимую законность. Там знаменитый парижский палач Сансон был отстранен от должности за то, что, отрубив голову Шарлотте Кордэ, убившей Марата, достал ее из корзины и наградил пощечиной. Французский закон времен кровавой революции в этом вопросе был однозначен: срубать головы — да, подвергать их унижению — нет. Это не по-человечески.

Но также не по-человечески многие монархи имели садистское желание срезать тоненькие шейки, и не Генрих VIII в этом деле единственный. Многим монархам эти тоненькие женские шейки ну прямо покоя не давали: так и хотелось их срубить. Калигула, целуя женщину в шейку, что очень любил делать, мог со смехом сказать: „Ох, какая хорошенькая тоненькая шейка, так и хочется ее срубить“. Елизавета Петровна, увидев на балу придворную даму с необыкновенно длинной шеей, что тогда считалось верхом моды, сказала: „Кто эта дама с такой длинной шеей? Так и хочется ее срезать“. Людовик XV, шутя со своей любовницей, мог ей заявить: „Вы угрюмы и не добры. Вам надо отрубить шею“.