Что это был за союз? Страшно сказать: с обеих сторон корыстный и потому вдвойне греховный. У меня никогда не повернулся бы язык назвать грехом безумную страсть, дикое вожделение, небывалую духовную близость, которая, кстати, сильней всякой физиологии, потому что, если вам одновременно приходят в голову цитаты или мысли, это укладывает вас в постель быстрей всякого влечения. Страшна, говорил Толстой, не та баба, которая держит за х…, а та, которая держит за душу; а уж Толстой понимал. Но здесь, сколько можно судить по текстам, не было ничего подобного. В случае Бунина это было возрастное, последняя вспышка, как назвал это Стивен Кинг в интервью про случай Клинтона – “последний вопль репродуктивной способности”. Отчасти тут срабатывало возрастное тщеславие, потому что Бунин, вечно считавший себя недолюбленным и недооцененным, столкнулся с откровенным подобострастием. Она ему прямо в рот смотрела, трепетала и придыхала. Она даже с мужем немедленно развелась, потому что муж ее не понимал и на литературу ее смотрел как на блажь. А Бунин сразу сказал: есть, есть способности, даже талант. Еще бы он так не сказал! Кто из мэтров так не говорил хорошенькой девушке, которая явилась к нему хотя бы и с совершенно безнадежными стихами?
Так вот, с его стороны это была “последняя вспышка”; он вообще часто увлекался, а в Париже на старости лет, в постоянном присутствии жены, Веры Муромцевой, увлечься было особенно некем; лучше всего он – как и все мы, грешные, – писал в состоянии любовной одержимости, неважно даже кем, потому что влюбленный мужчина острей, и полней, и благодарнее воспринимает все чудеса Божьи. Об этом он сам сказал в дневнике: “Ночью во мне пела «Лунная соната». И подумать только, что Бог всё это – самое прекрасное в мире и в человеческой душе <связано> с любовью к женщине, а что такое женщина в действительности?” А для Галины Кузнецовой все это было, конечно, таким способом обучения литературе: она, верно, и впрямь надеялась, что мастерство передается этим путем. И тоже тщеславие. И благодарность за его внимание к ее беспомощным, хотя и трогательным опусам.
Была ли она красива – свидетельства есть разные; как всегда, доверять красивым женщинам нельзя, и большинство современниц – особенно Берберова, без особенных оснований ко всем относившаяся свысока, – говорили, что она была тяжеловесна и глаза ее были коровьи. На фотографиях действительно видны южная яркая красота, страстное, несколько грицацуевское выражение – и, ничего не поделаешь, покорные коровьи глаза. Но это мы уже позволяем себе хамство. Кой черт мы беремся ее оценивать! Ему нравилось, и достаточно. Свидания происходили на квартире, которую она себе сняла (трудно понять, на какие деньги), когда ушла от мужа. А потом Бунин попросту предложил ей переехать к нему, взяв на себя обязанности его секретаря. Начинающая писательница, ученица, что такого?