Великие психологи

Двадцать седьмого апреля 1945 года Виктор Франкл был освобожден, и для него, как и для всех бывших узников нацистских концлагерей, началась вторая жизнь, в которой вновь нужно было искать смысл своего существования. После освобождения Франкл несколько месяцев работал в американском госпитале для перемещенных лиц в Бад-Веррисхофене (Бавария). Он еще ничего не знал о судьбе матери и жены, поэтому мечтал, как только появится возможность, отправиться в Вену, чтобы получить хотя бы какую-то информацию о них. Столица Австрии находилась под контролем советских войск, поэтому вернуться домой Франкл смог далеко не сразу. Он оставался еще несколько месяцев в Мюнхене, где по инициативе американских оккупационных властей вел для немецкого населения радиопередачи о психологических проблемах.

В августе 1945 года Франклу удалось полулегально на грузовике выехать в столицу Австрии. За день до отъезда на родину он узнал, что в Аушвице погибла его мать, а оказавшись в Вене, он получил тягостное известие о том, что потерял и любимую супругу. Франкл сам оказался в той ситуации потери смысла жизни, в которой обычно находились его пациенты.

Вернувшись в Вену, он в первую очередь захотел увидеть родной дом на улице Чернигассе. В бывшей квартире Франклов уже обитали другие люди, и поселиться в ней было невозможно. Виктор отправился к друзьям, желая узнать, кому из них удалось выжить. Перед депортацией в гетто его родители оставили некоторые вещи (несколько книг, веревку для скалолазания и филактерии[225] отца) у своих знакомых, и теперь Виктор мог их забрать и хранить в память о прошлом.

У Франкла не осталось в живых никого из близких родственников, кроме сестры, эмигрировавшей в Австралию. Виктор некоторое время раздумывал о том, чтобы поехать к ней, но, видимо, в силу того, что они никогда не были особенно близки, не решился на этот шаг. Правда, были и другие причины, повлиявшие на его желание остаться в Вене.

Друзья и коллеги Франкла понимали, что он может не выдержать тяжести обрушившихся на него испытаний. Один из них, будущий вице-канцлер Австрии Бруно Питтерман, фактически заставил Виктора возглавить одно из отделений Венской неврологической больницы. Позднее Франкл стал главврачом всей клиники. На этой должности он проработал четверть века.

Помимо прочего, друзья настаивали на воссоздании и последующей публикации книги, которую Франкл начал писать еще до депортации в гетто. Франкл и сам мечтал об этом, поэтому всего за девять дней, практически без остановки, он надиктовал текст книги, которая получила название «Сказать жизни «Да!»: психолог в концлагере»[226]. Франкл вспоминал о процессе написания книги так: «Я диктовал непрерывно, три стенографистки только поспевали сменять друг друга — столько надиктовывал я ежедневно, наизусть, из самого сердца, в неотапливаемой и практически необставленной венской квартире, где окна были «застеклены» картонкой. Диктуя, я расхаживал взад-вперед по комнате. А порой — я и сейчас это отчетливо помню — бросался в кресло и плакал, не в силах справиться с мыслями, которые обретали для меня щемящую ясность. Открылись шлюзы…»[227] Его страдания, обретя форму текста, получили смысл и в результате перестали представлять собой только негативный опыт. Благодаря книге Франкл становился свидетелем произошедшего в нацистских лагерях. Как и многие узники, прошедшие через подобную экстремальную ситуацию, он воспринимал свое свидетельство как миссию, служение на благо людей. Кроме того, в том же году Франкл написал вторую работу — «Врачебное душепопечение»[228], посвященную в большей мере его взглядам на психотерапию.

Описание Франклом лагерной действительности биографично, и вместе с тем оно позволяет представить происходившее в нацистском заключении с позиции психолога-исследователя. Франкл выделял три стадии реакции узников на лагерную реальность: фазу после попадания в лагерь, фазу адаптации и фазу, следовавшую за освобождением.

Главным симптомом первой стадии был шок. Оказавшиеся в лагере люди не могли поверить в окружавшую их реальность, поэтому их психика зачастую реагировала так называемой «иллюзией помилования» — они были уверены, что будут освобождены в самое ближайшее время. Когда освобождения не происходило, почти у каждого из заключенных появлялись мысли о самоубийстве. Настолько безнадежной казалась им ситуация, в которой они оказались, и настолько опасной для жизни они ее воспринимали. Тяжелое внутреннее состояние ухудшалось тоской по близким и отвращением ко всему окружающему. Человек всё более истощался психологически, и постепенно наступала вторая фаза лагерного существования.