Великие психологи

Для большинства людей подобной ответственности недостаточно, и они видят главного «оценщика» собственных действий в Боге. «Мы не должны впадать в ошибку, трактуя религию как нечто, возникающее из сферы «ид» (оно), и тем самым снова сводя ее к инстинктивным побудителям. Даже последователи Юнга не избежали этой ошибки. Они сводят религию к коллективному бессознательному или архетипам. Меня однажды после лекции спросили, не считаю ли я, что существуют такие вещи, как религиозные архетипы? Разве не замечательно, что все примитивные народы пришли к идентичному понятию Бога — что, по-видимому, указывает на существование архетипа Бога? Я спросил своего собеседника, не существует ли такая вещь, как архетип четырех. Сначала он не понял меня, и тогда я сказал: «Видите ли, все люди независимо друг от друга открывают, что два и два равняется четырем. Возможно, мы не нуждаемся в архетипе для объяснения; возможно, два и два равняется четырем. И, может быть, мы также не нуждаемся в архетипе Бога для объяснения человеческой религии. Может быть, Бог действительно существует!»[234].

Франкл неоднократно подчеркивал, что психотерапевт не должен навязывать пациентам собственное мировоззрение, включая веру или неверие в Бога. Врач не должен решать что-либо за пациента, он должен помочь человеку научиться принимать решения. Вместе с тем он не имеет права избегать дискуссий о ценностных ориентирах: «Доктор не должен лечить транквилизаторами отчаяние человека, который пытается разрешить духовные проблемы. Скорее, он должен с помощью «психотерапии в духовных терминах» попытаться дать пациенту духовную опору, обеспечить ему некий духовный якорь спасения»[235].

Видя главную специализацию логотерапии в работе с ноогенными неврозами, Франкл тем не менее приводил множество примеров, когда обретение или переоценка смысла жизни позволяли добиться результатов, причем достаточно быстро, у больных с различными невротическими и даже психотическими проблемами. Логотерапевт менял базовую установку невротика, что приводило к улучшениям в клинических симптомах заболевания.

Характеризуя механизм помощи логотерапии, Франкл приводил пример одной из пациенток, столкнувшейся с проблемой тревожного невроза: «Эта пациентка была красивой женщиной, душой общества. Теперь она вступила в новый период жизни, в котором ее физическая красота утратила былое значение. Она должна была «оставаться на высоте», несмотря на ее исчезающую красоту. Эротически эта женщина приблизилась к финишу. Она оказалась без цели в жизни; жизнь ее стала бессодержательной; ее существование казалось ей лишенным смысла. «Я встаю утром, — говорила она, — и спрашиваю себя: что происходит сегодня? — Ничего сегодня не происходит…» Естественно, что она становилась тревожной. И поскольку в ее жизни отсутствовало содержание, так как у нее не было ресурсов для организации полноценной жизни, она вынуждена была инкорпорировать тревогу в структуру своей жизни. Для нее стало необходимым искать какое-то содержание, обрести смысл своей жизни и тем самым найти саму себя, свое «я», свои внутренние возможности. Эротические успехи и социальный статус выпали из игры; она могла стремиться лишь к моральному статусу. Было необходимо побудить эту пациентку отвернуться от ее тревоги и обратиться к ее задачам. <…>

Что здесь было необходимо сделать, так это привести конкретную личность в ее конкретной ситуации к пониманию уникальной задачи ее жизни. Ей нужно было стать тем, чем она собиралась стать; перед ней стоял образ той, кем она должна была быть, и до тех пор, пока она не стала ею, она не могла найти покоя. Климактерический кризис должен был быть трансформирован в духовное возрождение — такова была в данном случае задача логотерапии. Терапевт играл роль повитухи в сократовском смысле. Было бы явной ошибкой, как мы увидим, пытаться навязывать пациенту любую частную задачу. Напротив, экзистенциальный анализ ставит своей целью приведение пациента к независимой ответственности. И если это удается, пациент находит «свою» жизненную задачу, как было с пациенткой в описанном примере. Обратившись всем сердцем к новому содержанию ее жизни, посвящая себя вновь обретенному смыслу существования и переживанию осуществления ее собственной личности, она возродилась как новая личность — и в то же самое время все ее невротические симптомы исчезли. Все функциональные сердечные расстройства, от которых страдала пациентка — сердцебиение, чувство тяжести в области сердца — исчезли, даже при том, что их климактерическая основа осталась. Очевидно, эти невротические реакции сердца, эта тяжесть были в конечном счете выражением духовной тяжести. «Беспокойны наши сердца…» — говорит Августин. Сердце нашей пациентки оставалось беспокойным до тех пор, пока она не смогла успокоиться в сознании своей единственной и уникальной жизненной задачи, в сознании ответственности и обязательности ее выполнения»[236].