Великие русские женщины. От княгини Ольги до Терешковой

«Великая актриса, столько лет пробывшая на сцене, кумир Москвы, создательница множества ролей, плачет как дитя от того, что… роль не идет по желанию!»

(А. Р. Кугель)

«Овечий источник» с Ермоловой был знаковым явлением не только для театра, но и для общества в целом; студенчество и интеллигенция воспринимали его как протест и вызов косности, как глоток свободы. Героиня Ермоловой поднимала народное восстание и была настолько убедительна и заразительна в своем революционном вдохновении, что зрители готовы были присоединиться. Литературовед Н. И. Стороженко так описывал происходившее на сцене и в зале: «Когда Лауренсия, бледная, с распущенными волосами, дрожащая от стыда и негодования, прибегает на площадь и сильной речью возбуждает народ к восстанию против губернатора, восторг публики дошел до энтузиазма… В этой роли вылилась вполне страстная любовь к свободе и не менее страстная ненависть к тирании, которая охватила собой юную душу артистки. Словно электрическая цепь соединила на этот раз сердце артистки с сердцами тысячи зрителей, и они слились с ней в одном чувстве». Спектакль был закрыт по предписанию полиции, но актриса уже стала кумиром публики.

Муж Ермоловой Николай Шубинский, адвокат, в молодые годы был актером (1890-е)

Случившееся не являлось просто яркой вспышкой в актерской карьере. После этой роли у Ермоловой не было не только провалов, но даже профессиональных неудач. Публика ее боготворила. Мария Николаевна стала легендой при жизни, свой неизменный успех обеспечив тем, что была к себе необычайно строга и не выходила на сцену без полной уверенности в том, что сможет завоевать зал. Один из тогдашних театральных критиков, А. Кугель, поражался: «Великая актриса, столько лет пробывшая на сцене, кумир Москвы, создательница множества ролей, плачет как дитя от того, что нет настроения и роль не идет по желанию!» Ему вторил журналист и драматург А. Амфитеатров: «Она всегда как будто недоумевала несколько перед собственным своим успехом, ее достижения всегда казались ей в чем-то недоделанными, ждущими еще каких-то новых штрихов. Она все доходила в роли до чего-то, что только сама она инстинктом чувствовала, а объяснить не умела, и в стараниях понять тем больше работала, и искала, и волновалась».

«М. Н. Ермолова играла не всегда – далеко не всегда! – ту пьесу, которая была написана. Она не всегда шла в ногу с автором. Но в ногу шла со своим… временем»

(В. М. Дорошевич)

Но глубина и серьезность, с которыми Мария Николаевна переживала каждую свою роль, неизменно вознаграждалась: например, после спектакля «Орлеанская дева» публика вызывала Ермолову на сцену больше шестидесяти раз. Мария Николаевна в полной мере испытала счастье зрительского признания. О том, насколько ее любили театралы, можно судить по этой почти юмористической зарисовке Амфитеатрова: «Была невыносимо глупая и скучная пьеса старого драматурга Ге „Второй брак“. Так ее смотреть публика съезжалась только к третьему действию – единственно для того, чтобы слышать, как Ермолова скажет своему супругу-изменнику: „Подлец!“ И на этом одном-единственном „подлеце“ пьеса благополучно ехала целый сезон и делала блестящие сборы».

Муж Марии Николаевны Николай Петрович Шубинский, адвокат и присяжный поверенный, в молодые годы был актером. В обществе шутили, что в конце концов оба супруга стали адвокатами, т. е. защитниками, только Ермолова защищала не кого-то конкретного в конкретном суде, а на сцене – сразу всех униженных и оскорбленных. Публицист и театральный критик Влас Дорошевич писал: «Кого бы ни играла Ермолова – она защищала. „Защитительным инстинктом“ эта защитница, – от благоговения пред чудным даром чуть не сказал „заступница“, – она находила оправдывающие обстоятельства».