Великие русские женщины. От княгини Ольги до Терешковой

Василий Шушкин снял Ахмадулину в фильме «Живет такой парень» (Шукшин, 1973)

К тем, кто не читал поэтических сборников и не посещал поэтических вечеров, поэзия Ахмадулиной пришла через экран и через песни. Режиссер Эльдар Рязанов не раз использовал в своих фильмах ее самые пронзительные стихотворения. В «Жестоком романсе» звучит знаменитое «А напоследок я скажу…», которое уже несколько поколений знают наизусть. В «Служебном романе», лирической трагикомедии о незадачливых закомплексованных сослуживцах, есть по-настоящему трагический эпизод: одна из героинь переживает предательство мужчины, и показано это через звучащее за кадром стихотворение Ахмадулиной, заканчивающееся почти невыносимыми строчками: «Вся наша роль – моя лишь роль. Я проиграла в ней жестоко. Вся наша боль – моя лишь боль. Но сколько боли. Сколько. Сколько».

Ко многим поэзия Ахмадулиной пришла через фильмы и песни (1962)

А в «Иронии судьбы…», еще одном сверхпопулярном фильме Рязанова, героиня Барбары Брыльской поет голосом молодой Аллы Пугачевой ставшее советской классикой: «По улице моей который год звучат шаги – мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден…» И мало кто знает, что эта взрослая печаль, это острое чувство одиночества и примирения с ним исходили совсем не от умудренного жизнью человека – в тот момент, когда Белла написала эти строки, ей было чуть больше двадцати лет.

«Не робей, если ты оробела. Не замри, если ты замерла. Здравствуй, Чудо по имени Белла Ахмадулина, птенчик орла!»

Павел Антокольский

Дружба была для Ахмадулиной чувством священным, и дружить она умела. Ее друзьями были Высоцкий и Марина Влади, Иосиф Бродский, Михаил Барышников, Булат Окуджава, Венедикт Ерофеев… Отношения эти были долгими и крепкими. Писатель Владимир Войнович вспоминал после смерти Беллы: «В 1956 году, работая на стройке в Москве плотником, я решил сходить в Литературный институт на один из семинаров. Там-то впервые и увидел ее. Ахмадулина была необыкновенной красоты. Меня все в ней очаровало: и стихи, и внешний вид, и манера чтения, и необыкновенный голос, и невероятные слова. После этого я, как завороженный, стал ходить в институт, чтобы просто посмотреть на Беллу. Лишь через несколько лет мы познакомились. Это было в Театре на Таганке. По окончании спектакля Ахмадулина читала стихи для знакомых артистов. С тех пор прошло пятьдесят лет. И все это время мы дружили». Белла была гостеприимна и нежна с друзьями и никогда не отворачивалась от попавших в беду. Острое сострадание к чужим несчастьям было ей вообще очень свойственно (одним из ее «больных мест» были брошенные животные, которых она подбирала и выхаживала). Но она не была ангелом во плоти. Тот же Владимир Войнович рассказывал о случае в ресторане Дома литераторов, когда Белла, устав выслушивать от чиновницы казенные речи, высказалась с мужской прямотой: «Я пригласила вас за стол как даму. А как секретаря Союза писателей я посылаю вас на…» – и отправила ее по известному адресу.

Орест Верейский рисует Беллу Ахмадулину (1965)

Стихи и любовь

Первым мужем Беллы был поэт Евгений Евтушенко. Этот брак продлился всего три года, очень разными они были людьми и даже очень разными поэтами.

Но дружба их сохранилась, хотя Евтушенко говорил, что ему «хочется плакать», когда он видит бывшую жену. Второй брак Ахмадулиной с прозаиком и сценаристом Юрием Нагибиным был значительно более долгим; в жизни Беллы он пришелся на период метаний и поисков, и отношения супругов стали мучительными для обоих. Нагибин очень любил жену, потом, по его собственному признанию, стал любить и ненавидеть. В дневниках, которые Юрий вел без намерения их опубликовать, он был беспощаден и к ней, и к себе, и в этой беспощадности особенно остро и отчаянно звучали слова о невозможности жить без Беллы, сразу после слов о ее враждебности и даже губительности: «…Но тонкая, детская шея, деликатная линия подбородка и бедное маленькое ухо с родинкой – как быть со всем этим? И голос незабываемый, и счастье совершенной речи, быть может, последней в нашем повальном безголосье, – как быть со всем этим?» Когда они разводились, Нагибин с печалью отмечал неистребимое свойство Беллы немедленно переплавлять события жизни в стихи. «Я был для нее предметом литературы, она же была моей кровью».

«Мне нравится быть женой художника Мессерера: муж непривередлив, а я своенравна, беспомощна в быту и, кроме душевной опоры, ничем другим быть не могу…»