Великие рыбы

«…Даже спустя шестьдесят пять лет хорваты с большой неохотой и контробвинениями включаются в разговор о местном холокосте и геноциде, – пишет с горькой иронией Меленко Ергович. – У них всегда виноват кто-то другой: немцы ли, которые принесли нацизм в Хорватию, как американцы кока-колу, а у несчастных хорватов не было выбора, поэтому и кока-колу стали пить, и нацизм применять на практике; или вина лежит на англичанах, которые в 1945 году в Австрии на поле близ Блайбурга предали усташей, бросив на произвол судьбы, а потом обвинили их в нацизме и в своих СМИ десятилетиями, вплоть до наших дней, раскручивали ложь о злодеяниях усташской державы и местного хорватского нацизма. Впрочем, мы же знаем, что ни нацизма, ни усташской державы как таковой вовсе не было, а хорваты в течение всей войны только и делали, что молились вместе с архиепископом Алоизием Степинацем и спасали евреев, хоть и не понимали толком от чего, от какой такой погибели должны были их спасать. Еще можно свалить вину на коммунистов, сербов, югославов и прочих к ним приближенных, они ведь только и знают, что все преувеличивают и рассматривают события, не принимая во внимание ни время, ни исторический контекст…»

Алавукович Жела, серб (1877–1942, Ясеновац)

Албахари Аврам, еврей (1938–1942, Ясеновац)

Албахари Хаим, еврей (1907–1942, Ясеновац)

Алекич Радосавка, сербка (1926–1942, Ясеновац)

Александрич Савета, сербка (1937–1941, Ясеновац)

Александрович Ана, сербка (1890–1942, Ясеновац)

Александрович Гане, серб (1933–1942, Ясеновац)

…

Его звали Вукашин.

Мы не знаем точно его фамилии, но это неважно. Он – Вукашин Ясеновацкий. В 1998 году он был причислен Сербской православной церковью к лику новомучеников, а через два года – внесен в святцы Русской православной церкви.

Мы не знаем точно, как проходила его жизнь в Ясеноваце, но это неважно. Одного пребывания в этом лагере было бы достаточно, чтобы считаться мучеником.

Мы не знаем и никогда не узнаем, где хранятся его святые мощи, но это неважно. Вся земля Ясеноваца стала огромным, гигантским мощевиком. Ибо честна пред Господем смерть преподобных Его.

Мария

12 января 1946 года страна жила своей обычной государственной жизнью.

В передовой статье «Правды» сообщалось о «неустанной заботе товарища Сталина, большевистской партии и советского правительства об укреплении колхозов и совхозов, о повышении жизненного уровня всего народа».

Наркомат молочной и мясной промышленности издал приказ № 31 об итогах Всесоюзного социалистического соревнования за декабрь 1945 года.

В Москве начались финальные матчи первенства по хоккею; в первой же встрече «Спартак» победил московское «Динамо» со счетом 1: 0…

В тот же день, 12 января 1946 года, произошло еще одно событие.

Было оно неприметным, неторжественным и лишенным не то что всесоюзного, но даже самого захудалого районного значения.

О нем не сообщалось в газетах и не объявлялось по радио. Было бы даже странно, если бы среди маршей и бодрых новостей вдруг сообщили об этом. И вообще, кроме нескольких усталых голодных людей, это событие вряд ли кто заметил.

А случилось вот что. В день, когда советские любители хоккея следили за напряженной борьбой между «Спартаком» и «Динамо», а наркомат мясной и молочной промышленности докладывал об итогах соцсоревнования, скончалась в СССР незаметная старуха Мария Данилова.

Скончалась она в одном из исправительно-трудовых лагерей, хотя где – в бараке или в лазарете, – неизвестно; да и название лагеря нигде не значится.

Как отнеслись к этому привычному для лагерной жизни происшествию бывшие при этом люди, тоже неизвестно. Поискали, должно быть, у старухи пульс и не нашли; послушали сердце – тоже тишина… После чего сняли отпечатки пальцев, как то требовалось для документа.