Великие шпионы

Обед был прекрасным. Я никогда не пробовал таких замечательных устриц. После обеда Бест выступил с краткой шутливой речью, а де Кринис с истинно венским шармом произнес ответный спич. Общий разговор после обеда оказался очень интересным, и для меня во многом прояснилось отношение англичан к войне. Они воспринимали ее всерьез и готовы были сражаться до конца. Если даже немцам удастся вторгнуться в Британию, они продолжат войну из Канады. Мы говорили также о музыке и живописи и на виллу вернулись совсем поздно.

К сожалению, головная боль у меня не проходила, и перед уходом я попросил у хозяина аспирин. Спустя несколько минут ко мне в комнату зашло очаровательное юное существо с таблетками и стаканом лимонада. Девушка приставала ко мне с вопросами. Я почувствовал огромное облегчение, когда мне наконец удалось выпроводить ее из комнаты, не прибегая к откровенной грубости. После крайнего напряжения этого дня я был не в состоянии удовлетворить ее любопытство, не сказав при этом чего-то лишнего.

Утром мы столкнулись с де Кринисом в ванной. Он весь сиял и спросил с сильным венским акцентом:

— Да, эти парни действительно способны землю рыть, разве нет?

Перед возвращением домой мы подкрепились основательным голландским завтраком. В девять утра нас отвезли на краткую последнюю встречу в контору голландской фирмы «Хандельс динст вер хет континент» (подставной компании английской разведки) на Ньиве Ойтлег, 15. Нам вручили английскую приемопередающую радиостанцию и особый шифр для поддержания связи с резидентурой британской Секретной службы в Гааге. Позывные были O-N-4. Лейтенант Коппенс сообщил нам номер телефона — кажется, 556–331, по которому следовало звонить в случае неприятностей с голландскими властями, чтобы избежать инцидентов вроде вчерашнего.

Мы договорились согласовать место и время следующей встречи по радио, и капитан Бест проводил нас до границы, которую мы снова миновали беспрепятственно.

На этот раз мы, не задерживаясь в Дюссельдорфе, помчались прямо в Берлин. На следующий день я доложил о результатах и высказал предложение продолжать переговоры с целью проникнуть в Лондон.

На протяжении следующей недели англичане трижды просили нас назначить дату следующей встречи. Мы ежедневно связывались с ними по радио, слышимость была отличной. Но до 6 ноября не поступило никаких указаний из Берлина, и я чувствовал, что контакт с англичанами вот-вот оборвется. Поэтому я решил действовать по собственной инициативе. Я согласился встретиться с ними 7 ноября в два часа дня в кафе близ границы.

На этой встрече я объяснил Бесту и Стивенсу, что моя командировка в Берлин затянулась дольше, чем я рассчитывал, и что подпольная организация еще не пришла к окончательному решению. Поэтому лучше всего было бы, если бы я мог вместе с генералом (вымышленным руководителем оппозиции) съездить в Лондон, где он вел бы переговоры на высшем уровне с правительством. Английские разведчики не имели ничего против и сказали, что на следующий день подготовят самолет на голландском аэродроме Схипхол, который доставит нас в Лондон. В конце концов договорились, что я доставлю главу заговорщиков завтра на то же место и в то же время.

Я вернулся в Дюссельдорф, но указаний из Берлина по-прежнему не поступало. Я направил срочный запрос руководству, предупредив, что без какого-либо серьезного шага мое положение становится невыносимым. В ответ мне сообщили, что Гитлер еще не принял решения, но склоняется к разрыву переговоров. По его мнению, они и так зашли чересчур далеко. Видимо, любые разговоры о его свержении, даже фиктивном, были неприятны фюреру.

Итак, я сидел в Дюссельдорфе, бессильный и подавленный, но эта игра настолько заинтриговала меня, что я решил действовать на свой страх и риск. Я связался с Гаагой по радио и подтвердил встречу на следующий день. Должен признаться, в тот момент я совершенно не представлял, что стану рассказывать английским друзьям. Я понимал, что ставлю себя в крайне щекотливое положение. Если я вызову какие-то подозрения, им нетрудно будет арестовать меня, и все это дело закончится огромным скандалом. Но я был полон решимости продолжать переговоры любой ценой. Я злился на Берлин, хотя понимал причину их нерешительности: Гитлер назначил на 14 ноября наступление на Западе. Оно было отложено, скорее всего из-за плохой погоды, но Гиммлер позже признавался, что какую-то роль сыграли и мои переговоры с англичанами[36].

Я не спал всю ночь, лихорадочно перебирая всевозможные планы действий.