Великие тайны русского престола

Правда, оказавшись за границей, царевич действительно с вниманием и надеждой следил за просачивавшимися из России слухами о растущем недовольстве царем и об ожидаемых в стране волнениях. Но этот факт лишь оттенял его собственную пассивность.

Австрийское правительство и император оказались в очень сложном положении. Петр достаточно быстро смог установить, где именно находится беглец, и направил в Вену эмиссаров — капитана А. И. Румянцева и многоопытного дипломата Петра Андреевича Толстого.

Карлу VI было сообщено, что сам факт нахождения Алексея на территории его государства воспринимается царем как крайне недружественный по отношению к России жест.

Для Австрии, воевавшей тогда с Османской империей и готовившейся к войне с Испанией, угрозы Петра не были пустым звуком. Алексею опять не повезло: в иных обстоятельствах его родственник-император мог бы попытаться разыграть столь неожиданно пришедшую в руки карту.

К тому же австрийцы быстро убедились, что полагаться на Алексея нельзя. В результате Вена предпочла проявить уступчивость.

Толстой получил возможность встречаться с Алексеем (к тому времени тот был переправлен в Неаполь) и использовать все свои таланты для того, чтобы склонить царевича к возвращению.

В ход пошли все средства. Роль пряника играли обещания царя простить сына, позволить ему жениться на Афросинье и отпустить на жительство в деревню.

В качестве же кнута использовалась угроза разлучить его с любовницей, а также заявления одного из австрийцев (подкупленного Толстым), что император предпочтет выдать беглеца, чем защищать его силой оружия.

Характерно, что, пожалуй, больше всего на Алексея подействовала перспектива приезда в Неаполь отца и встречи с ним лицом к лицу. «И так сие привело его в страх, что в том моменте мне сказал, еже всеконечно ехать к отцу отважится», — сообщал Толстой.

Немалую роль, видимо, сыграла и позиция ожидавшей ребенка Афросиньи, которую Толстой сумел убедить или запугать. В итоге согласие на возвращение было вырвано неожиданно быстро.

Удача пришла к Толстому вовремя, поскольку в какой-то момент Алексей, усомнившийся в готовности австрийцев защищать его, попытался вступить в контакт со шведами. Для главного врага Петра, короля Карла XII, находившегося в катастрофическом положении, это было настоящим подарком.

Решено было обещать Алексею армию для вторжения в Россию, однако для начала переговоров шведам просто не хватило времени. Стоит, впрочем, заметить, что этот поступок царевича, действительно содержавший все признаки государственной измены, не всплыл на последующем следствии и остался неизвестен Петру.

Встреча отца и сына произошла 3 февраля 1718 года в Кремлевском дворце в присутствии духовенства и светских вельмож.

Алексей плакал и каялся, Петр же вновь обещал ему прощение при условии безоговорочного отказа от наследства, полного признания и выдачи сообщников.

Следствие началось фактически уже на следующий день после церемониального примирения царевича с отцом и торжественного отречения его от престола.

Позже специально для расследования предполагаемого заговора была создана Тайная канцелярия, во главе которой оказался все тот же П. А. Толстой, чья карьера после успешного возвращения Алексея в Россию явно пошла в гору.

Первым жестоким пыткам были подвергнуты те, чья близость к царевичу была хорошо известна: Кикин, Афанасьев, духовник Яков Игнатьев (все они были казнены).

Арестованный поначалу князь Василий Долгорукий отделался ссылкой. Параллельно допрашивались мать царевича Евдокия (в монашестве — Елена) Лопухина и ее близкие, и хотя никакой их причастности к бегству установлено не было, многие из них поплатились жизнью за надежды на скорую смерть Петра и воцарение Алексея.

Первая волна разбирательств и репрессий завершилась в Москве, и в марте Алексей и Петр перебрались в Петербург. Однако следствие на этом не завершилось. Толстой чувствовал настойчивое желание царя увидеть в сыне главу заговора и стремился этот заговор найти.

Переломными оказались показания Афросиньи о мыслях и словах царевича за границей: о его надеждах на бунт или скорую смерть отца, о письмах, которые он направлял в Россию архиереям, желая напомнить им о себе и своих правах на престол.

Имелся ли во всем этом «состав преступления»? Конечно, в вину Алексею ставились в основном замыслы, а не дела, но, по тогдашним правовым представлениям, принципиальной разницы между тем и другим просто не было.

Несколько раз царевича пытали. Сломленный задолго до физических истязаний, он стремился выгородить себя. Изначально Петр был склонен возлагать вину на мать Алексея, его ближайших советчиков и «бородачей» (духовенство), но за полгода следствия выявилась картина столь масштабного и глубокого недовольства его политикой в среде элиты, что о наказании всех «фигурантов» дела не могло быть и речи.

Тогда царь прибег к стандартному ходу, сделав подозреваемых судьями и возложив на них тем самым символическую ответственность за судьбу главного обвиняемого.