Великие тайны русского престола

Как мы уже говорили о том, что жажда власти была не в характере Елизаветы, и она не принимала участия ни в одном из государственных переворотов и даже не заикалась о своих правах на престол. А то, что именно она оказалась в 1741 году в эпицентре политических событий, было скорее следствием обстоятельств, нежели склонностью ее натуры.

С восшествием на престол властной и подозрительной Анны Иоанновны Елизавета лишилась блестящего положения при дворе и была принуждена почти безвыездно жить в своей вотчине, Александровской слободе, замкнувшись в тесном кружке преданных ей лиц, среди которых с 1733 года первое место занимал Алексей Разумовский.

Елизавета проводила время в бесконечных балах и церковных службах, в заботах о парижских модах и русской кухне, постоянно нуждаясь в деньгах, несмотря на большие средства.

Полное равнодушие к политике и неспособность к интригам, при существовании к тому же за границей внука Петра Великого, принца Голштинского, спасли Елизавету от пострижения в монастырь и от брака с герцогом Саксен-Кобург-Мейнингенским.

Однако ссоры с правительницей вспыхивали неоднократно. Не лучше стало положение царевны и с переездом ее в Петербург при Иоанне VI, хотя Бирон благоволил к ней и увеличил выдававшееся ей из казны содержание.

Но теперь за изменение участи Елизаветы взялось само общество. 10-летнее господство немцев при Анне Иоанновне и Анне Леопольдовне породило всеобщее недовольство, активным выразителем которого явилась гвардия, служившая крепкой цитаделью русского дворянства.

Теперь вся старна мечтала о возвращении к временам Петра Великого, а царевна Елизавета стала казаться способной вывести Россию на прежнюю дорогу.

Когда созданный в 1730 году режим начал разлагаться и правители-немцы стали пожирать друг друга, в среде гвардии появились признаки открытого волнения.

Этим настроением попытались было воспользоваться французский посол Шетарди и шведский — барон Нолькен.

Путем возведения на престол Елизаветы первый думал отвлечь Россию от союза с Австрией, а второй — вернуть Швеции завоеванные Петром Великим земли.

Посредником между иностранными резидентами и Елизаветой был ее лейб-медик Лесток. Нерешительность Шетарди и чрезмерные притязания Нолькена заставили, однако, Елизавету прервать с ними переговоры, ставшие невозможными и потому, что шведы объявили правительству Анны Леопольдовны войну, под предлогом защиты прав на престол сына Анны Петровны, герцога Голштинского, будущего императора Петра III.

Как мы уже говорили, после смерти Анны в Петербурге началось сильнейшее брожение умов. Заявила о своем существовании так называемая национальная партия.

Засилие немцев, которое русские люди сносили в течение десяти лет, стало невыносимым. Бирона ненавидели все, Миниха и Остермана не любили. Антона Брауншвейгского презирали. Анну Леопольдовну не уважали.

Понятно, что в таких обстоятельствах как-то само собой приходило на ум имя Елизаветы, тем более что в гвардии ее знали очень хорошо. Спрашивали, с какой стати русские люди должны принимать немецкого императора и его родню, когда жива и здравствует родная Дочь Петра Великого.

Разговоры о возможном перевороте начались в феврале 1741 года. Елизавета сносилась через своего врача и поверенного Лестока с французским посланником маркизом Ля Шетарди.

Он готов был поддержать ее, но дальше разговоров дело не шло. Более того, никто даже не собирался ничего готовить. Не было ни плана, ни его исполнителей.

Тем не менее, слухи о том, что Елизавета что-то затевает, дошли до Анны Леопольдовны, но она каждый раз отмахивалась от них. Объяснялось это тем, что Елизавета поддерживала с регентшей хорошие отношения и паталогической ленью Анны Леопольдовны.

Как часто бывает в таких случаях, заговор, который никак не складывался в течение нескольких месяцев, был очень быстро приведен в исполнение.

23 ноября был прием у герцогини Брауншвейгской. Анна Леопольдовна была не в духе. После приема она позвала Елизавету в отдельную комнату, где обрушила целый град упреков на Шетарди.

Когда Елизавета стала возражать, Анна Леопольдовна не выдеражала.

— Слышала я, — сказала она, — будто ваше высочество имеете корреспонденцию с армией неприятельской (со Швецией как раз шла война) и будто ваш доктор ездит к французскому посланнику и с ним факции в той же силе делает. Мне советуют немедленно арестовать лекаря Лестока. Но я всем этим слухам о вас не верю и надеюсь, что если Лесток окажется виноватым, то вы не рассердитесь, когда его задержат!

— Я, — изобразила благородное негодование Елизавета, — с неприятелем отечества моего никаких альянсов и корреспонденций не имею, а когда мой доктор ездит до посланника французского, то я его спрошу, и как он мне донесет, то я вам объявлю!

Елизавета заплакала, и Анна Леопольдовна, будучи по характеру женщиной добродушной и мягкой, заключила ее в объятия и заплакала сама.

На этот раз Елизавете удалось отвести от себя подозрения, но разговор взволновал ее, так как все упреки регентши были справедливы.