Великие тайны русского престола

Елизавета отправилась во дворец, где не встретила никакого сопротивления от караульных, кроме одного унтер-офицера, которого тут же арестовали.

Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей:

— Сестрица, пора вставать!

Увидев гвардейцев, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять царевну не делать зла ее детям. Елизавета пообещала быть милостивой и отправила Брауншвейгскую чету в свой дворец.

Сама она отправилась следом, увозя на коленях маленького Ивана Антоновича. Ребенок смеялся и подпрыгивал у нее на руках. Елизавета поцеловала его и сказала:

— Бедное дитя! Ты вовсе невинно, твои родители виноваты!

К семи часам утра переворот завершился. Арестованных отправили в крепость, а во дворец Елизаветы стали собираться петербургские вельможи.

Все были растеряны, многие опасались за свою судьбу, но императрица приняла всех милостиво. Опала постигла лишь немногих, да и из них никого не казнили, а лишь сослали в Сибирь. С самого начала своего правления Елизавета хотела показать пример гуманности и великодушия.

Затем пошли награды. Рота Преображенского полка, совершившая переворот, была наименована лейб-компанией. Елизавета объявила себя капитаном этой роты. Все рядовые были пожалованы в дворяне и наделены имениями. Грюнштейну было пожаловано три тысячи душ.

Другие участники переворота также получили чины и подарки. Лестока пожаловали в графы. Чтобы обезопасить себя со стороны Гольштинской линии, императрица немедленно по принятии власти отправила в Киль за своим племянником, которого собиралась сделать наследником.

В ноябре кабинет министров был упразднен, а правительствующие функции возвращены сенату. В вице-канцлеры на место Остермана был возведен Алексей Бестужев.

23 февраля императрица выехала со всем двором в Москву, где должна была состояться коронация. 28 февраля Москва торжественно встречала Елизавету.

Праздник Пасхи государыня встретила в Покровском селе, после чего 25 апреля состоялась коронация, 29-го императрица переехала в Яузский дворец, после чего здесь стали устраиваться бесконечные празднества и торжества, балы и маскарады, на которых Елизавета собирала до 900 человек.

До конца 1742 года они проходили в Москве, а потом возобновились в Петербурге.

Так началось веселое царствование Елизаветы.

Ночной император, или тайны интимной жизни

Среди мужчин, которым Елизавета в раннем возрасте отвела большое место и в своей жизни, Александр Борисович Бутурлин, по-видимому, был одним из первых.

Так, еще в 1727 году в письме к цесаревне Шувалова передавала поклон Александру Борисовичу. Два года спустя в минуту досады, не чуждой, пожалуй, и ревности, Петр II отправил его в Украйну.

Преемником его явился обер-гофмейстер императорского двора Семен Кириллович Нарышкин, но и ему не было суждено спокойное пользование своим наследием. Он слыл за жениха, даже за мужа цесаревны, и в 1739 году в европейских дипломатических канцеляриях всерьез обсуждали возможность этого брака.

Семен Кириллович и Елизавета были двоюродными братом и сестрой. Долгое время поговаривали о ее браке с другим Нарышкиным, Александром Львовичем.

Семен Кириллович родился в 1710 году и был ровесником цесаревны. Он отличался красотой, чрезвычайным изяществом и княжеским великолепием.

Но и тут вмешался Петр II, и преемнику Бутурлина приказано было путешествовать. Он долго пробыл в Париже, под фамилией Тенкина, и вернулся в Россию лишь в то время, когда среди приближенных Елизаветы сам Шубин оказался излишним.

Ему пришлось утешиться должностью обер-егермейстера и тем изумлением, в которое повергала его роскошь чисто парижского пошиба населения Петербурга и Москвы.

Шубин, простой гвардейский солдат, сблизился с Елизаветой вскоре после отъезда этого неудавшегося супруга. Выказав при вступлении на престол Анны Иоанновны неосторожную приверженность к правам своей цесаревны, он позволил втянуть себя в заговор.

После пребывания в знаменитой тюрьме той эпохи, где нельзя было ни стоять, ни лежать, он был сослан на Камчатку, а Елизавета стала подумывать о постриге и писать жалобные стихи.

О том, как цесаревна забыла свое горе, и как возникла новая, менее преходящая на этот раз связь, рассказал маркиз Шетарди.

«Некая Нарышкина, — писал он, — вышедшая с тех пор замуж, женщина, обладающая большими аппетитами и приятельница цесаревны Елизаветы, была поражена лицом Разумовского, случайно попавшегося ей на глаза.

Оно действительно прекрасно. Он брюнет с черной, очень густой бородой, а черты его, хотя и несколько крупные, отличаются приятностью, свойственной тонкому лицу. Сложение его так же характерно.

Он высокого роста, широкоплеч, с нервными и сильными оконечностями, и если его облик и хранит еще остатки неуклюжести, свидетельствующей о его происхождении и воспитании, то эта неуклюжесть, может быть, и исчезнет при заботливости, с какою цесаревна его шлифует, заставляя его, невзирая на его тридцать два года, брать уроки танцев, всегда в ее присутствии, у француза, ставящего здесь балеты.