Среди других членов императорской фамилии следует отметить великого князя Александра Михайловича, зятя Николая II принца Ольденбургского П. А., тётю Марию Павловну и даже будущего предполагаемого преемника на престоле, великого князя Михаила Александровича, который прямо заявлял, что «сочувствует английским порядкам».
Более того, в оппозицию к царю встала даже его собственная мать, вдовствующая императрица МарияФедоровна, 28 октября в Киеве потребовавшая отставки Штюрмера.
Хватало среди недовольных царской политикой и генералов. Но в то же самое время их объединяла любовь к России, а отнюдь не какие-то там отвлеченные масонские лозунги.
Понятно, что тема любого заговора — самый настоящий Колондайк для историков и, особенно, романистов. Писать на эти темы можно вечно, и каждый раз выдвигать все новые и новые версии. А знаете, почему? Потому что никакого заговора не было. Заговор есть всегда резултьтат. Тот или иной.
Но разве можно упрекнуть генерала Алекссева в том, что он шел на поводу у масонов и стремился только в угоду им свергнуть бездарного царя, которой управляла его кликуша-жена?
Да тысячу раз нет! Ведь именно он, генерал Алексесев, возглавил Белое Дело и прошел с Белой армией свой крестный путь. А если его и можно в чем-нибудь упрекнуть, так это только в том, что он на самом деле не возглавил заговор и не скинул бы бездарного царя еще в ноябре 1916 года!
И где же, спрашивется, были эти самые масоны, когда Белая армия замерзала во время Ледяного похода в южных степях?
Как известно, в августе 1915 года государь, под влиянием кругов императрицы и Распутина, решил принять на себя верховное командование армией. Официальными мотивами выставлялись с одной стороны трудность совмещения работы управления и командования, с другой — риск брать на себя ответственность за армию в тяжкий период ее неудач и отступления.
Но истинной побудительной причиной этих представлений был страх, что отсутствие знаний и опыта у нового Верховного главнокомандующего осложнит и без того трудное положение армии, а немецко-распутинское окружение, вызвавшее паралич правительства и разрыв его с Государственной Думой и страной, поведет к разложению армии.
Ходила молва, впоследствии оправдавшаяся, что решение государя вызвано отчасти и боязнью кругов императрицы перед все более возраставшей, невзирая на неудачи армии, популярностью великого князя Николая Николаевича.
Фактически в командование вооруженными силами России вступил генерал Михаил Васильевич Алексеев. Не всегда достаточно твердый в проведении своих требований, в вопросе о независимости Ставки от сторонних влияний Алексеев проявил гражданское мужество, которого так не хватало жадно державшимся за власть сановникам старого режима.
Несколько раз, когда Михаил Васильевич, удрученный нараставшим народным неудовольствием против режима и трона, пытался выйти из рамок военного доклада и представить царю истинное освещение событий, когда касался вопроса о Распутине и об ответственном министерстве, он встречал хорошо знакомый многим непроницаемый взгляд и сухой ответ.
Связь Думы с офицерством существовала давно. Работа комиссии государственной обороны в период воссоздания флота и реорганизации армии после японской войны протекала при деятельном негласном участии офицерской молодежи.
А. И. Гучков образовал кружок, в состав которого вошли Савич, Крупенский, граф Бобринский и представители офицерства, во главе с генералом Гурко. По-видимому к кружку примыкал и генерал Поливанов, сыгравший впоследствии такую крупную роль в развале армии.
Там не было ни малейшего стремления к «потрясению основ», а лишь желание подтолкнуть тяжелый бюрократический воз, дать импульс работе и инициативу инертным военным управлениям.
По словам Гучкова, кружок работал совершенно открыто, и военное ведомство первое время снабжало его даже материалами.
Но в области внутренней политики положение не улучшалось. И к началу 1917 года крайне напряженная атмосфера политической борьбы выдвинула новое средство.
В Севастополь к больному Алексееву приехали представители некоторых думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета.
Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который по его пессимистическому определению «итак не слишком прочно держится», и просил во имя сохранения армии не делать этого шага.
Целый ряд лиц обращались к государю с предостережением о грозившей опасности стране и династии, в том числе Алексеев, Гурко, протопресвитер Шавельский, Пуришкевич, великие князья Николай и Александр Михайловичи и сама вдовствующая императрица.