Великие тайны русского престола

Спустя два дня царь сообщает: «Дорогая моя, Брусилов немедленно по получении моего приказания отдал распоряжение остановиться и только спросил, надо ли отсылать обратно прибывающие войска (этим и было обусловлено решение о продолжении наступления) или разрешить им продолжать их движение».

А был ли заговор?

9 ноября 1916 года в кабинет генерала Алексеева в Ставке Главнокомандующего в Могилеве вошел Пуришкевич.

— Речь, — с места в карьер начал мятежный депутат, — пойдет о Распутине, и сегодня за обедом я попытаюсь обратить внимание императора на ту печальную ситуацию, заложниками которой все мы оказались… Дальше так продолжаться не может!

— Понимаю… — кивнул Алексеев, — только из этого ничего не получиться! Царю уже много раз намекали на ту весьма неблагоприятную роль, которую играет императрица вместе с этим… святым… Несколько дней назад великий князь Николай Михайлович прямо потребовал, что бы царь оградил себя от вмешательства своей любимой супруги в государственные дела и спас страну, которая стоит на пороге страшных потрясений!

— И что?

— Ничего! Государь все рассказал императрице, и она потребовала сослать великого князя в Сибирь по обвинению в государственной измене…

— Черт знает что! — не выдержал Пуришкевич.

Алексеев внимательно взглянул на гостя, но ничего не сказал и снова затянулся папиросой. В комнате повисла тишина.

— Что же касается Распутина, — продолжал Алексеев, — то я говорил о нем с Александрой Федоровной, когда она приезжала летом в Ставку… После обеда я прогуливался с нею по саду, и она спросила меня, как я отнесусь к приезду в Ставку Распутина. По ее словам, визит этого чудесного и святого человека, на которого все клевещут, принесет счастье нашему оружию. Я ответил, что в ту самую минуту, когда этот чудесный человек появится в Ставке, я подам прошение об отставке…

Алексеев глубоко затянулся и продолжал:

— Видели бы вы лицо императрицы! Она взглянула на меня так, словно я оскорбил ее в лучших чувствах, и отошла от меня, даже не попрощавшись! А за ужином царь посмотрел на меня с такой болью в глазах, что мне стало не по себе… Вы же знаете, как относится к своей Аликс…

— Знаю, — без особого почтения кивнул Пуришкевич. — Но было бы гораздо лучше и для него самого и для всех нас, если бы он с такой болью относился к гибнущей стране!

— Владимир Михайлович, — укоризненно взглянул на гостя Алексеев, — зачем вы заставляете меня напоминать вам о том, что вы говорите о самодержце земли русской?

— Боже ты мой! — воскликнул Пуришкевич. — Да когда же кончится все это пустословие! Как я устал от всех этих слов! Самодержец, русская земля, святая вера! Да неужели вы не видите, что все мы стоим на краю пропасти, в которую нас тянет этот самый самодержец?

— Я прошу вас успокоиться, Владимир Михайлович, — произнес Алексеев, — и понять меня! Это вы в своей Думе говорите все, что хотите, но как вы прикажите вести себя мне, если только при одном намеке на Распутина, император морщится, словно от зубной боли, и просит не касаться этого столь болезненного для него вопроса? Государь никогда не пойдет против жены. И вам это прекрасно известно!

— Известно, — махнул рукой Пуришкевич, — я и не надеюсь уговорить его…

— Зачем же вы приехали?

— К вам, генерал! Потому что у нас остается только один выход…

Алексеев вопросительно сморит на Пуришкевича.

— И если мы не можем уговорить царя покончить с Распутиным и вмешательством императрицы в дела государства, то… — развел он руками.

— Его надо заставить? — договорил за него Алексеев. — Так?

— Именно так! — снова повысил голос Пуришкевич.

Алексеев грустно усмехнулся и ничего не ответил.

— Михаил Васильевич, — раздраженно заговорил Пуришкевич, — мне порядком надоела вся эта возня вокруг трона, напоминающая сказку Андерсена о голом короле! Мы все ратуем за великую Россию, но когда для этой самой России надо что-то делать, никто ничего делать не хочет! И даже вы не хотите быть со мной откровенным!

— Что вы имеете в виду? — удивленно взглянул на Пуришкевича Алексеев.

— Я имею в виду, — понизил тот голос, — вашу недавнюю встречу с эмиссаром князя Львова Вырубовым, который предложил вам покончить с влиянием царицы на Николая II и добиться ее отправки в Крым или Англию. Вы не сказали ни да, ни нет, но при этом показали на календаре на 16 ноября сего года! Или это не так?

Алексеев не ответил.

— И мне непонятно, почему вы не хотите объединить усилия всех честных людей, болеющих за будущее России и не покончить с той унизительной ситуацией, заложниками которой все мы оказались? Или вы на самом деле думаете, что о тех заговорах, которые вольно или невольно плетутся в самых высших кругах, никто ничего не знает? При этом вы почему-то забываете о том, что счет идет уже не дни, и может быть завтра будет уже поздно! А вы не думаете, что могут найтись другие, куда более решительные люди, которые уже не будут ходить вокруг или около, а прямо потребуют то, о чем мы только шепчемся? И все мы в таком случае можем оказаться не у дел?

Алексеев бросил взгляд на часы и поднялся со своего кресла.