- Люди добрые, не надо печалиться о Перуне. Зову вас, богатого и бедного, в воскресенье на Днепр. Там и обретем все вместе единственного Господа Бога. Да не будете мне супротивны, ежели придете всем миром.
Народ заволновался, заговорили все разом. Послышались и громкие крики:
- Придем, князь-батюшка, и ты поведешь нас на великую воду!
- Слышу возгласы мужей истинных, - отозвался князь Владимир. - А теперь зову вас в детинец. Там и воздадим хвалу Господу Богу во благо чадам нашим.
Архиереи повели княжат-отроков и боярских сыновей на Владимирове подворье, чтобы по христианскому обычаю отпраздновать крещение застольем. Сам великий князь был озабочен одним: он наказал Добрыне собрать на княжеском подворье бирючей-глашатаев, а как они сошлись, повелел им:
- Езжайте по городу и за пределы, в посады, всем моим подданным говорите княжеским именем, чтобы в воскресенье стар и млад поднялись на заре и шли на берег Днепра близ Почайны. Ежели кто не придет на реку, будь то богатый, или бедный, или нищий, - да станет моим врагом.
Хорошо исполнили бирючи Владимиров наказ. Никто из киевлян не молвил бы без обмана, что не слышал глашатаев.
Великий князь той порой велел устроить пир не только на своём подворье, но и на городских площадях. Знал князь, по какому поводу выставлял угощение горожанам, и пригласил на пир большую часть язычников и тех, кто принял крещение в Корсуне.
Сам князь Владимир любил пиры и собирал их по всякому поводу. На пирах не столько хмельное пил, сколько разную побывальщину слушал, какую приносили во дворец вольные сказители. И на сей раз нашлись охотники поведать новое про известную ведьму Марину Игнатьевну, которая дружила со Змеем Горынычем да, осердясь на него, задумала приворожить к себе дядюшку князя Добрыню. Владимиру это было привычно, а для княгини Анны в новинку. Когда Владимир и Анна уселись на высокое место, она велела начинать речь. И нашелся сказитель, запел:
Добрыня за столом сидит, слушает побывальщину про себя, но не хмурится, улыбается сей выдумке народной, да и грустит, потому как его добрая семеюшка Пелагея в Новгороде уж какой год век свой коротает с чадами, которых трое.
Время на пиру летит быстро. Вот уже и августовская ночь опустилась на двор. Звезды высыпали на ясное небо, и то тут, то там небесный свод рассекали огненные тела падающих светил. И крестятся христиане, увидев летящую святую душу, и закрывают глаза язычники, страшась огненного знака, и спешат по домам идоляне, чтобы уберечь души от злых духов.
Князь Владимир и Анна в эту ночь не спали. Его одолевали думы, и он делился ими с княгиней. Были эти думы государя все миротворческими. Возвратясь из Корсуня, Владимир стал добрее, милосерднее и мудрее, потому как новая вера и влияние богатой душевным теплом и разумом Анны, а также просвещение, полученное от греческих архиереев, очистили князя от прежних скверных языческих побуждений. Пребывая в размышлениях, он сказал Анне, что утром отправит в Изяславль знатного мужа боярина Василия Косаря к любезной в прежние годы Рогнеде, чтобы уведомить её о крещении сыновей, и пошлет ей вольную от прежнего супружества, узы коего ещё не были порваны.
Анна одобрила этот шаг князя и порадовалась за Рогнеду: полученная воля позволяла ей вновь обрести супруга. Она так и сказала Владимиру:
- Зачем ей томиться в одиночестве, пусть выберет себе знатного мужа.
Утром, наказывая боярину Косарю всё, о чем он должен был поведать Рогнеде, князь повторил слова Анны:
- Пусть Рогнеда знает, что воля дана ей от Бога. Нет нужды ей томиться одной, но чтобы нашла в супруги знатного мужа.
Боярин Василий Косарь исполнил княжескую волю, как было велено, но Рогнеда, с почестью приняв посла-боярина, ответила так:
- Передай отцу моих детей, что, быв княгинею, могу ли быть рабой у слуги его? Не хочу иного мужа, но желаю креститься, ибо дети мои приняли Отца Иисуса Христа.
Рогнеда всегда была гордой, ею и осталась.
Позже боярин Василий Косарь рассказал, что рядом с Рогнедой в день встречи встал её сын Ярослав, прибывший вместе с боярином. Он был хромой от рождения. Услышав добрую волю Рогнеды, он возблагодарил Бога за милость к его матушке, за то, что надоумил принять христианскую веру. В сию же минуту Ярослав ощутил в ногах силу и легкость и от хромоты, которая истязала его, не осталось и следа.