Великие женщины великих мужчин

Однако в реальной жизни Маргарет Митчелл совершила как раз бессознательный переход от Скарлетт к Мелани, второстепенной героине, которая не так удачлива, но больше, чем успех, ценит краткие минуты тихого счастья. Действительно, сама писательница никогда не поступала подобно Скарлетт, — пуританское воспитание, ориентиры на высокоморальные, одобренные обществом установки не позволили бы этого сделать. Но в мыслях ей хотелось быть не только положительной женщиной, но и женщиной могущественной в своем блеске, причем чтобы природа могущества проистекала из страсти. Скарлетт О’Хара — лишь часть Маргарет Митчелл, и часть тайная, как река, не выходящая из берегов, однако жаждущая этого.

В самой Маргарет долгое время боролись личность и самка. Победила личность, однако самка, заглушенная, не смирилась, а лишь притихла, оставив идею мятежа. В Скарлетт, напротив, победила самка. Она достигает только внешнего успеха, гармония же с навечно усыпленной личностью невозможна. Для писательницы это особый способ лечебной сублимации, для читателей — отличный образ. Но не известно, пример ли для подражания. Тут опять-таки каждая женщина может сделать лишь свой индивидуальный выбор.

Часть вторая. Поучительные подсказки несостоявшихся принцесс и королев

Глава первая. Ясная поляна: Неудачное балансирование

Упоминаемый образ: Софья Берс

Частная жизнь Льва Толстого и Софьи Берс тем и примечательна для любого строителя собственного семейного счастья, что она многими описана подробно и придирчиво, и главное — предельно достоверно. Прежде всего, самими Львом Николаевичем и Софьей Андреевной в интимных дневниках, а уж затем — целым сонмом исследователей, а также лицами из окружения известной семьи. Пожалуй, в истории не было более откровенных и честных рассказчиков о собственных противоречивых импульсах, чем автор «Войны и мира» и его спутница жизни. Но, кстати, само по себе ведение дневников уже есть проявление боязни быть непонятым, высказывая вслух те или иные мысли. И это сразу же свидетельствует о шаткости любви и сомнительности взаимного душевного проникновения супругов. Каждый из них словно обитал в собственном коконе, тщательно зашторенном для партнера, но раскрытом на обозрение потомкам.

Избыточность материала о жизни гения требует максимально сжато представить ключевые особенности семейного балансирования двух стоиков (ведь и в семейном счастье, и в умирании любви всегда замешаны двое). Начинали они возделывать семейное поле с завидным усердием, без робости пользовались матримониальным самоубеждением в наличии любви, и приливы трогательных воздыханий, смешанные с отливами прохладного ропота, длились около девяти лет. Еще пять последующих лет шаткое, построенное на иллюзиях согласие медленно и неотвратимо угасало, натыкаясь на духовный разлад и существенные противоречия в понимании самого мироздания. Наконец, оставшиеся годы из почти полувека совместной жизни отражают скорее муки терпения женщины, крен мужчины к почти полной отрешенности и общий фатализм движения семейного корабля[2].

Не напиши Лев Толстой бессмертных произведений, современники, верно, считали бы его сумасшедшим. Или, как минимум, чудаковатым отшельником, обитающим вне контекста времени и социальных традиций. В самом деле: вместо заботы о собственных детях он думал о бедствиях народа. Будучи графом и имея достаточно средств, собственноручно мастерил калоши, косил, пахал землю, жил, подобно простому мужику. Наконец, общению с себе подобными предпочитал чтение экстравагантного Конфуция и еще мало известного в те времена Шопенгауэра. «Асоциальный тип!» — воскликнул бы обыватель. «Проблематичный муж!» — сразу сообразили бы дамы. А молоденькая Софья Берс просто и безбоязненно впряглась в семейную лямку, как это положено было в подобных случаях, — все восемнадцать лет ее готовили именно к такому делу всей жизни.

Впрочем, относительно Толстого так и хочется воскликнуть: выкристаллизованный, выстраданный семейный сценарий можно считать лучшим из возможных для самого писателя, ибо всякая попытка создать наяву задуманный в воображении идеал изначально обречена на провал! Реальность, как известно, уступает представлениям в яркости. Что же касается подруги жизни мастодонта литературы, то для нее в те времена коридор возможностей был совсем узок, российская патриархальная традиция держала ее крепко, как и большинство девушек, в стальных тисках предопределенной роли. Но поскольку задачей данного анализа является выявление полезных элементов женских семейных стратегий, то и внимание будет сосредоточенно на Софье, а не на ее супруге.