Великие жены великих людей

В Томске случилось еще одно важное событие — случайно проходя мимо театрального института, я прочитала объявление о наборе на первый курс. Стою в задумчивости, и вдруг кто-то мне говорит из-за плеча бархатным голосом: «Зачем вам какой-то набор? Вас и так примут такую хорошенькую…» Я была тогда худенькая, беленькая, в веснушках, очень непосредственная. Думаю, что я и привлекла обладателя этого бархатного голоса именно естественностью и прямодушием. Молодого человека звали Георгий Новицкий, он уже работал актером в театре, который приехал в Томск на гастроли. Георгий пригласил меня на свой спектакль. Мы пошли всей ватагой, с подружками. Спектакль мне очень понравился, и Георгий — тоже. А если честно, то я от него потеряла голову настолько, что забрала документы из технического вуза, куда, на радость отцу, уже поступила, сдав невероятно сложный сопромат, — и отнесла их в театральный. Отец долго мне не мог простить этого поступка, считал, что я пошла в проститутки. Так я стала студенткой Ленинградского театрального института (в Томске он находился в эвакуации), а Георгий вскоре — моим первым мужем, лишив меня невинности. Он сделал мне предложение, когда мне было 19 лет, а ему почти тридцать. Любила я его без памяти. Еще бы! Красив до невозможности, весь город за ним бегает, а он выбрал меня…

Да, он именно поэтому ее и выбрал, потому что она была НАСТОЯЩАЯ. И, надо сказать, осталась такой навсегда. Много лет спустя, когда уже и Георгия не было на свете, и страна поменялась, одно издательство заказало ей книгу «Американки» — про ее встречи с выдающимися женщинами. Одна такая встреча — с Жаклин Кеннеди, женщиной, с чьим именем связана самая непостижимая трагедия современной Америки, — состоялась в доме министра торговли Питера Питерсена и его жены Салли. Тот день был не совсем обычным — накануне газеты сообщили, что в машине, откуда только что вышла дочь Жаклин — Каролина, — взорвалась бомба. К счастью, девушка не пострадала. Она успела подняться к своим знакомым. За столом в гостиной Питерсенов в тот вечер кроме Жаклин собрались несколько молодых сенаторов, писатель Курт Воннегут, маститые журналисты из «Нью-Йорк тайме», изобретатель новых программ игр на телевидении, только входивших в моду, ну и так далее. Зое выпало сидеть между Жаклин и молодым профессором Колумбийского университета Уэсли Фишером, хорошо говорившим по-русски. Думаю, подобное общество могло смутить кого угодно. И тем не менее, воспользовавшись паузой за столом, Зоя задает Жаклин единственный вопрос, который сегодня ее волнует по-настоящему: «После случившегося с Вашей дочерью, как вы теперь поступите? Наверное, ей небезопасно оставаться в Лондоне?» Впоследствии Фишер заметил, что вряд ли кто-то другой за столом мог отважиться заговорить об этом с Жаклин. На подобный вопрос могла решиться только иностранка. Мне же кажется, что Зоя спросила это только потому, что у нее тоже был ребенок и ей в самом деле было важно узнать, что испытывает мать и как собирается поступить. «Первым мои побуждением, — ответила Жаклин, — было вернуть Каролину. Но я остановила себя. Я не должна передавать ей свой страх. Моя дочь не должна испытывать страха, иначе не выдержит».

Оставаться самим собой в самых сложных ситуациях, делать не то, что принято, а то, что хочется, что имеет значение и смысл, — удел немногих избранных. И, по-моему, Зоя Богуславская — среди них.

* * *

— Шел 44-й год, моих родителей вернули в Москву, мне тоже надо было уезжать. В Ленинград? Или все же — в Москву? Моему возвращению в столицу поспособствовало такое невероятное совпадение, как назначение ректора Ленинградского театрального института Стефана Макульского — моего мастера и гдавного учителя — директором московского ГИТИСа. Так что, ехать в Ленинград мне уже было не нужно, оставалось только перевестись из одного театрального института в другой. А что Георгий? Георгий бросает работу в ленинградском театре, куда он незадолго до этого устроился, и едет за мной в Москву. И поступает в театр Моссовета, где он потом много лет играл все ведущие роли, очень был популярен в роли Звездича (Арбенина, кстати, играл Мордвинов). И вот Георгий приезжает в Москву, а я… уезжаю на трудфронт. Это не по моей воле вышло, просто весь наш курс отправили на Волгу, в село Дрокино. В этом Дрокино, кстати, окончательно сплотилась наша знаменитая на весь ГИТИС «пятерка» — Нэя Зоркая, Инна Вишневская, Майя Туровская, Рита Рабинович и я. Как потом нас окрестил поэт Борис Слуцкий — «пятибабье». На трудфронте жизнь была по-настоящему чудовищная. Баржа привозила огромные бревна, а мы их перегружали на машины. Половина девчонок тут же уехала с кровотечениями. Я выстояла до конца, благодаря… Вертинскому.

1951 год. Аспирантка Зоя Богуславская за роялем. Выступление в ГИТИСе