Великие жены великих людей

Андрей Вознесенский тяжело заболел и болел последние пятнадцать лет жизни с Зоей. Болезнь Паркинсона. Откуда она взялась? Никто не понимал. Зоя Борисовна считает, что тому были три причины. Первая — авария, в которую попал Андрей и от смерти его спасла только знаменитая шапка-ушанка из меха, смягчившая удар. Врач требовал неукоснительного постельного режима, но на пятый день Андрей решил, что ему нужно срочно в издательство, тормозившее выход его книги. «Только через мой труп!» — сказала Зоя. «Ну, значит через твой труп», — ответил Андрей и ушел.

Второй причиной был несомненно крик Хрущева, приведший к тяжелому нервному расстройству. И последней — укусы взбесившихся псов в Переделкино. На Вознесенского, обожавшего собак, они напали только потому, что он так увлекся писанием стихов, что стал сильно размахивать руками.

Пятнадцать лет болезни… Наверное, это было самое тяжелое испытание для Зои. Не мне об этом судить.

* * *

Мы были на юбилее Хазанова в Театре эстрады. Я, как обычно, отпустила Андрюшу идти впереди себя, чтобы не мешать процедуре пожимания рук, поцелуев, светских «как дела?» и так далее. Не очень-то я люблю быть в свете прожекторов. Вдруг бежит Гена, кричит: «Зоя! Скорее! Андрею стало плохо. Он упал». Я бросилась в зал, вижу, что его тащат куда-то. Помню, что я подумала почему-то не про то, что он сейчас умрет, а о том, какое он сейчас переживает унижение от того, что чужие люди видят его в таком положении. Потом был один из изумительных вечеров в новом театре Фоменко — последний юбилей Андрюши. Он обязательно хотел прочитать стихотворение со сцены, а уже не было сил подняться. А он ведь всегда взбегал туда с легкостью! Я его подвела к микрофону и попросила Юру Арабова: «Встаньте у Андрюши за спиной, и если он не сможет, то повторяйте его слова шепотом». А Юры тяжело заболела жена, и ему нужно уезжать. И попытка дочитать стихотворение, и невозможность этого…

Тяжелое было время — я не могла смотреть, не плача, на Андрюшу. Мне кажется, я выплакала всю себя в это время. Вы не можете представить, как тяжело, как невыносимо жалко смотреть на любимого человека, у которого не действуют руки, ноги… Он не может есть, писать стихи, рисовать, подойти к телефону, пойти гулять — никаких отдушин. В это время я была инструментом, с помощью которого он выходил в мир. Все, что он не мог, — я пыталась сделать за него. Но я не все могла. Самое страшное в его болезни и самое непереносимое для меня — бессилие помочь ему, когда эта нестерпимая боль. Вот ребенок, когда болеет — ты всегда хочешь отдать ему руку, ногу, что угодно, лишь бы это беззащитное существо перестало страдать. Вот эта безысходность и бессилие, когда я не могу помочь, было сокрушительным для меня.

Мы жили в Переделкино, и там у нас был специальный ритуал, когда Андрей поднимался (с нашей помощью, конечно) по лестнице в свой кабинет, отдыхая по пути несколько раз. Там он мог сидеть у окна, смотреть на природу, там был свежий воздух… Я много раз убеждала его не подниматься, оборудовать комнату на первом этаже. Но ему хотелось преодолевать, двигаться, ощущать себя живым. Но самое главное, ему был нужен его «второй этаж» — его пространство, которого он не мог лишиться, с красотой поля из распахнутого окна и всего, всего, что было его аурой. Кстати, у Андрея есть стихотворение «Лестница», одно из последних. Это та голубая лестница, которую я выстроила у нас на даче. Она сыграла роковую роль и в моей жизни. Уже после смерти Андрюши один из поручней оторвался — и я затылком пролетела вниз и разбилась. И это было мое спасение, как оказалось: я должна была, видимо, переключиться на эти порванные позвонки и сломанные ребра, переключить свое сознание с кошмара его ухода на физическую необходимость заниматься собой. Эта лестница продлила его не только физическое, но и поэтическое существования. И меня она вернула к жизни. Потом Леонид увез меня за границу, и я там пыталась научиться жить без Андрея. Но этому научиться и привыкнуть к этому нельзя.

В последние дни он просил, чтобы я находилась рядом, не уезжала надолго. Я брала его руки в свои, и ему казалось, что боль уходит. Моя мать лежала в больнице. Мне сказали, что она умерла, и я поехала туда. Я нашла ее в коридоре, на кровати, ее еще не увезли в морг. И я стала к ней взывать, я взяла ее за руку, массировала эту руку и кричала: «Мама, я приехала!» И вдруг у нее дрогнуло веко. Я приложила зеркало — она дышала! Я как сумасшедшая орала на завотделения: «Она жива! Как вы можете!» Я забрала мать из больницы, и она после этого прожила еще три года.

Так же было, когда на моих руках умирал Андрей, но на этот раз это не помогло. Умирая, он думал о тех, кто остается, о том, что нам будет нелегко. Знаете, что он сказал на прощание: «Не переживай, ради Бога, не волнуйся, все будет хорошо. Я же — Гойя!»