Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

И все же каждый раз, приезжая в Москву, Растрелли, наверное, все острее и острее ощущал тихую, щемящую грусть. На его глазах старели и ветшали некогда возведенные им деревянные ансамбли. И никакие доделки и поправки не в состоянии были скрыть разрушающую силу проходящих лет. Тогда особенно ясно становилось, что и на тебя неумолимое время кладет свою печать.

Дела государственные

I

Суровый Петр, учивший Россию кнутом и самоличным примером, не оставил достойного продолжателя дела. Как только «птенцы гнезда Петрова» осознали, что царственная дубинка уже не будет направлять их действия, они не мешкая занялись устройством собственных дел. Каждый в меру своего разумения и своих сил: кто бешеным разгулом, кто накопительством, а кто средоточием в своих руках всей возможной власти. К последнему особенно стремились недавно еще безродные и нищие выходцы из немецких земель, пригретые и обласканные царем-реформатором. И получалось. Никто не мешал им в достижении цели.

Датский посол Вестфаль подсчитал, что за первые два года царствования Екатерины I двор выпил данцигской водки и французского вина на сумму около миллиона рублей. Годовой доход государства равнялся десяти миллионам.

Следующий правитель Российской империи — Петр II, по словам современников, был подвержен «необузданной страсти к охоте». И всеми делами в государстве вершил его бывший учитель, а затем первый министр барон Остерман. Испанский посол де Лириа сообщил о нем в своих донесениях: «Могу сказать Вам, что он так худ с русскими, как нельзя больше…»

Именно Остерман во многом определит внутреннюю и внешнюю политику России и при Анне Иоанновне, и при Анне Леопольдовне.

Сменившая Петра II на престоле Анна Иоанновна, по словам одного из самых верных ее слуг, фельдмаршала Миниха, «любила спокойствие и совсем не занималась делами, предоставляя все произволу своих министров…». Наступило время, когда «каждое мало-мальски значительное лицо сочло благоразумным, в видах собственного самосохранения, следовать правилу: губи других, иначе эти другие погубят тебя».

Анна привезла с собой из Курляндии тамошнюю дворянскую голытьбу и отдала им в руки правление государством. Накинулись они на большой русский пирог, презирая нравы и обычаи кормившей их земли. Во главе всех курляндцев стоял амант императрицы, тщеславный, корыстолюбивый Бирон. И потекли прочь из России большие деньги.

«Были вывезены несметные суммы, — вспоминал позже тот же Миних, сподвижник Бирона, — употребленные на покупку земель в Курляндии, постройку там двух скорее королевских, нежели герцогских дворцов и на приобретение герцогу друзей в Польше. Кроме того, многие миллионы были истрачены на покупку драгоценностей и жемчугов для семейства Бирона…» Чуть раньше запишет свои воспоминания о Бироне адъютант Миниха Манштейн: «Говоря о герцоге Курляндском (Бироне. — Ю. О.), я сказал, что он был большой охотник до роскоши и великолепия; этого было довольно, чтобы внушить императрице желание сделать свой двор самым блестящим в Европе».

Очень хотелось петербургскому двору стоять в одном ряду с Парижем и Веной. Должности именовали на европейский лад, а службу исправляли по старинке, с проволочкой, оглядкой и нахальным мздоимством. Кафтаны по обязанности натягивали немецкие, а служили в них по-старорусски — с великим сгибанием спины. Дворцы желали иметь наподобие версальских, а к архитектору относились как к собственному безропотному холопу. Крепкая смесь, замешанная Петром I на древних привычках и новейших европейских веяниях, еще не отстоялась, не выкристаллизовалась,

«Действия правительства были выше собственной его образованности, и добро производилось не нарочно, между тем как азиатское невежество обитало при дворе», — запишет столетие спустя А. С. Пушкин.

С одной стороны, Академия наук, торжественные приемы в честь многочисленных иноземных послов, выписанные за баснословные деньги итальянские певцы и комедианты. С другой — бесконечный страх перед возможными заговорами дворян и бесконечными бунтами крестьян, измученных ничем не сдерживаемыми поборами.

Уже через год после смерти царя-реформатора в глубинах России объявился первый самозваный царевич Алексей Петрович, чудом якобы спасшийся 26 июня 1718 года от лютой отцовской казни. Новоявленный царевич обещал народу великие послабления и отмену «крепости». Вплоть до 1740 года возникало еще пять таких «царей» и «царевичей-освободителей». Еще девять самозванцев действовало последующие двадцать лет. Только новый Петр I никогда не объявлялся. Уставший от жестокостей, раздраженный ими народ ждал и искал своего будущего разумного и доброго хозяина.

Страх наверху порождал насилие. Ночами уносились из Петербурга на восток кожаные возки с опасными людьми. Свыше двадцати тысяч отправила Анна Иоанновна в далекие и страшные ссылки. А днем вползали в Петербург многочисленные обозы с запада. Везли европейские зеркала, ткани, посуду, напитки для нужд двора и приближенных.