Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Не желал существовать без Запада этот еще совсем юный город. Жаждал оправдать свое предназначение — окна в Европу. И жизнь в нем, на четырех ветрах, была непростой и нелегкой.

В Петербурге, где проживало пока всего несколько десятков тысяч, люди чиновные и близкие ко двору были неизбежно связаны меж собой. Даже если ненавидели друг друга. Они вынужденно вращались в одном кругу, встречались друг с другом, существовали едиными интересами, питались одними слухами. Ничто не оставалось тайной — ни жизнь личная, ни дела профессиональные.

Слухи, бродившие по городу, определяют взаимоотношения людей, их поступки, вкусы. Они барометр общественной жизни. Если не хочешь оказаться лишним, ненужным, а жаждешь получать заказы и пользоваться расположением знатных особ, то внимай тому, что говорят, обдумывай, учись.

В тридцать с лишним лет человек обязан иметь свои твердые представления о морали, этике, чести. Они были у Франческо Растрелли. Воспитанный в годы царствования Людовика XIV, он веровал, что самодержавие — единственная форма правления. А вот понятия «свобода», «равенство» были ему незнакомы. И это тоже естественно. Еще только собирался в странствие по Европе молодой Жан-Жак Руссо. Еще не родились будущий «отец народа» Мирабо и первый русский певец свободы Радищев. Зато Растрелли сознавал, что собственное достоинство, сословную честь необходимо защищать. Но даже этого еще не знали в России.

С молчаливым недоумением наблюдал он, как дворянина публично били палкой, а тот подобострастно благодарил матушку-государыню за науку; как наследника знатного рода объявляли шутом и он, сдерживая слезы, на потеху всем кудахтал, сидя голым задом в лукошке с яйцами; как заслуженный боевой офицер чистил лошадей всесильного фаворита, лишь бы обратить на себя его милостивое внимание. Все вокруг было непонятно, дико, страшно.

Окружающая действительность в сцеплении разнообразных событий и явлений невольно воспитывала и обучала молодого зодчего, помогая познать и профессиональные секреты, и не менее важные секреты придворной жизни. Первое, что он усвоил, — молча и честно исполнять свое дело.

Не случайно Франческо Бартоломео Растрелли пережил стольких правителей и временщиков, оставаясь всегда на виду. Счастливый случай, объяснимый только феноменальной работоспособностью и талантом зодчего. Талантом, который оказался необходим семи императрицам и императорам России.

Стиль эпохи есть отражение характера и лика времени. Десятилетие Анны Иоанновны было беспокойное, характер неустоявшийся, лик переменчивый. И отразить его представлялось затруднительным. В делах строительных требовались только быстрота исполнения, великолепие и внушительность. Потому и возводили дворцы с поспешанием из деревянных брусьев и приспосабливая, переделывая старые петровские каменные строения. Для создания нового стиля время еще не приспело.

Когда осенью 1734 года всесильный Бирон предложил Франческо Растрелли построить дворец в Курляндии, он охотно и даже радостно согласился. Наконец появилась настоящая возможность проявить себя.

II

В России Бирона ненавидели и боялись. Франческо Растрелли принимал его с уважением и доброжелательством.

Бывший конюший захудалой курляндской принцессы только к лошадям относился с любовью и по-человечески. Молодой Растрелли был у него исключением.

Что сблизило их? Чем объяснить их добрые отношения на протяжении почти сорока лет?

Возможно, нетерпеливому в желаниях и алчному Бирону понравилось, как молодой архитектор быстро и красиво исполняет заказы. Обер-камергер любил пышную роскошь и беспрекословие. Растрелли же подкупала широта размаха Бирона, позволявшая творить, как хочется. Совпадение желаний заказчика и интересов архитектора сблизило их.

Вероятно, свой первый заказ от Бирона Франческо Бартоломео Растрелли получил весной 1732 года: построить на пустыре между Невской першпективой и Большой Морской вместительный и удобный манеж.

Сохранилось письмо Растрелли фельдмаршалу Миниху, ведавшему многими постройками в Петербурге. Канцелярией от строений командовал тогда бывший парикмахер, ловкий француз Антуан Кармедон. Чертежам и планам будущих зданий он предпочитал рассуждения о локонах, буклях, пудре. Но это, кроме архитекторов, никого не смущало. Кармедон был любезен и благонадежен. О прочих его «достоинствах» рассказывает в донесении Франческо Бартоломео:

«Ваше Сиятельство.

Уже несколько дней нездоровье лишает меня возможности выразить лично Вашей Милости мое нижайшее почтение и в то же время позволить себе представить Вам то плохое состояние, в котором находится здание Манежа из-за небрежности Канцелярии от строений, не поставившей всего необходимого для его завершения.