Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Вместо строгого каре служебных помещений — циркумференция — два флигеля, охватывающие полукругом вновь рожденную площадь предпарадного двора, чтобы прочувствовал гость, к какому знатному вельможе приехал. Прием этот использовал зодчий еще в 50-е годы при строительстве Царскосельского дворца. Нет и высокой стройной колокольни, замысленной первоначально для украшения въезда во внутренний парадный двор. А по найденным в архивах документам стало известно, что к концу 1739 года уже завершили сооружение третьего, последнего яруса колокольни. Вместо нее литая решетка ограды с вензелями Эрнста Иоганна Бирона и квадратные в плане пилоны ворот, на которых наивные и добродушные львы с коронами на головах бережно поддерживают гербовые щиты. Отсутствие вертикали колокольни разрушило квадрат замка и сегодня он в плане напоминает большую строгую букву П: перекладина обращена на север, а ножки образуют западное и восточное крылья дворца.

Тяжеловесные кареты, громыхая по мощеному двору, подкатывали к главному, южному подъезду. С блаженством ощущая после тряской дороги надежную твердь под ногами, гости вступали в вестибюль. И перед ними открывалась непривычная картина: две мощные колоннады, протянувшиеся крест-накрест. Та, что шла прямо, вела в раскинувшийся перед северным фасадом огромный регулярный парк. Ряды сдвоенных колонн, направо и налево, направляли движение гостей к парадным лестницам на второй этаж.

Внизу размещались кладовые, канцелярия, жилые комнаты адъютантов, камердинеров, камеристок. Господа обитали наверху.

Восточное крыло — личные покои жены обер-камергера, маленькой горбуньи Бенигны фон Тротт-Трейден. Спальня хозяина — в центре, над главным входом, как того требовала уже вышедшая из моды европейская традиция. По той же традиции западное крыло было отдано залу для приемов и домашней церкви (преобразованной много позже в танцевальный зал). Малая галерея, соединявшая их, — единственный «оставшийся в живых» свидетель «отношения» молодого Растрелли к интерьеру, к декоративному убранству.

Очутившись в этом продолговатом и не очень широком переходе, испытываешь волнующее чувство открытия чего-то доселе неизвестного и вместе с тем ощущение сопричастности к давно ушедшей эпохе. В убранстве галереи нет ничего от самоуверенного и блистательного Растрелли, знакомого и привычного нам по сохранившимся интерьерам более поздних строений. С одной стороны огромные окна с небольшими простенками, с другой — глухая стена, расчлененная ордерными пилястрами, повторяющими ритм наружного декора. Сдержанная и величественная архитектоничность.

Своим обликом эта галерея отличается от прочих зал, как творение прославленного маэстро от произведения талантливого, но робкого ученика.

Руентальский дворец — еще учеба, но учеба, уже близкая к завершению, когда в отдельных деталях просматриваются будущие великолепные решения. Так, замысленная для Руенталя башня-колокольня, только еще более устремленная вверх, еще более изящная, должна была два десятилетия спустя подняться над въездом в Смольный монастырь. (К сожалению, так и не поднялась. Осталась лишь в деревянной модели, вызывающей и сегодня наш восторг.) Такова, например, и колоннада, нашедшая свое дальнейшее развитие в галереях первого этажа Зимнего дворца Елизаветы Петровны. И даже чугунные маскароны, отлитые на тульских заводах, но так и не нашедшие своего места в Руентале, предвосхищали пышное убранство дворцов императрицы Елизаветы. Зодчему еще не хватало твердой уверенности, что ему без помех дозволят претворять в жизнь все богатство его неуемной фантазии.

Скованность «раннего» Растрелли особенно явственно осознаешь, входя из малой галереи в танцевальный зал. Залитый светом, с тонкой игрой бликов на изящной лепнине, с жизнерадостными и вместе с тем неназойливыми росписями, зал предстает неким языческим храмом Терпсихоры, поселившейся в покое, первоначально предназначенном для дворцовой капеллы. Зал этот был создан только тридцать лет спустя, когда Растрелли уже стариком снова вернулся сюда.

Причиной срочного прекращения работ и отъезда Растрелли из Руенталя послужили события 13 июня 1737 года, когда перестал существовать граф Бирон, а на свет появился герцог Курляндский Бирон. Предшествовали этому эпизоды самые что ни на есть обычные, житейские. В Данциге умер бездетный Фердинанд Кетлер, вассал Польши, последний потомок магистров Ливонского ордена, правивших Курляндией с 1562 года. Дворянам Курляндии предстояло избрать в Митаве нового сюзерена.

Кто станет правителем, волновало Польшу, Пруссию и даже Австрию. Но от Митавы до Варшавы, Берлина и Вены расстояния немалые, а до Риги близко. Русскими войсками в Риге командовал в ту пору свояк Бирона, беглый дворянин из Пруссии, некто Бисмарк.