Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

В день выборов ратушу Митавы окружили русские войска с пушками. Достаточно было затиснутому в латы Бисмарку взмахнуть железной перчаткой, подавая сигнал для холостого залпа, как Бирона тут же избрали герцогом. Теперь бывшему конюшему оставалось подобрать родословное древо с могучими и древними корнями. В этом случае хлопот было еще меньше. В Петербурге знали, что в Париже проживает потомок старинного благородного рода маршал Бирон де Гонто. Хитроумные герольдмейстеры протянули ветвь родословного древа из Франции в Курляндию. В результате зодчий Франческо Бартоломео Растрелли, бросив незаконченным руентальский дворец, поскакал сломя голову в Митаву возводить официальную резиденцию нового герцога.

Распоряжение было лаконично, как военный приказ: дворец должен быть величественным и роскошным, какого еще и в Петербурге не бывало. Люди будут присланы по потребности. Средств не жалеть. И сразу же отпустили 300 тысяч рублей. А Зимний дворец Анны Иоанновны в Петербурге по первоначальной смете должен был стоить всего 200 тысяч. (Напомним: подать крестьянина государству в то время составляла 74 копейки в год, что равнялось примерно 10 золотым рублям начала XX века.)

Для Растрелли настал тот момент, когда он не просто получил возможность, а уже обязан был предоставить полную свободу творческому полету своей фантазии. Именно здесь, в Митаве, предстояло случиться повороту в его искусстве.

В государственной казне денег не было. Они были у Бирона. На содержание императорского двора в год уходило 260 тысяч рублей, царской конюшни — 100 тысяч рублей. Землемерам и учителям империи выплачивали 4500 рублей в год. Придворным церковнослужителям и на отопление богаделен отпускалось 41 876 рублей. А обер-камергер скупил в 1737 году за 600 тысяч все поместья бывшего курляндского герцога Фердинанда Кетлера. Земля, дачи, дворцы и драгоценности всегда были лучшим помещением капитала.

Место для дворца указано было сразу: на реке Лиелупе, там, где Аа и Дрисса, сливаясь, образуют несколько островов. На одном из них, самом большом, некогда высился могучий замок, сооруженный в XIII веке рыцарями Ливонского ордена. Древние руины предстояло разобрать до основания и на их месте возвести новую резиденцию.

Судьба пятисотлетнего памятника никого не интересовала. История человечества свидетельствует, что, как правило, каждое поколение живет прежде всего своими интересами, заботится в первую очередь о своей славе, о своем благополучии и не так уж часто размышляет о прошлом или будущем своей земли, своего народа.

И опять приходится обращаться к чертежам и рисункам, хранящимся в венской Альбертине и в архивах Варшавы. Не единожды перестраиваемый в XIX столетии дворец вдобавок ко всему очень сильно пострадал в годы войны. О его первоначальном виде можно судить только по проектам самого архитектора.

На генеральном плане остров, на котором расположен замок, очерчен мощными земляными валами, повторявшими, видимо, старые рыцарские укрепления. Пять ромбовидных фортов охраняют подступы к нему. Вокруг главного укрепленного острова разбросаны острова помельче, превращенные в сказочные сады с беседками и павильонами. А между ними, как паутина, натянуты мосты и мостики.

Весной 1738 года, лишь подсохли дороги, из Петербурга в Митаву потянулись обозы, зашагали пехотные роты. Две тысячи мастеровых и солдат отправил всесильный герцог на строительство своей новой резиденции.

Закладка дворца состоялась 14 июня. Не в пример Руенталю, все проходило гораздо торжественнее и величественнее. Уже не насильно согнанные крестьяне стояли вокруг, а добровольно съехавшиеся дворяне и добропорядочные бюргеры, жаждавшие любыми способами засвидетельствовать свою лояльность новому правителю. Прозвучали торжественные высокопарные слова. Засвистели флейты, зарокотали барабаны, задавая темп работе, и сооружение огромного дворца началось.

Три года семь печей для обжига кирпича коптили курляндское небо. Три года в окрестных лесах с тяжким уханьем падали на землю срубленные дубы, чтобы превратиться затем в двери и оконные рамы. Из Тулы с заводов Романа Баташова шли обозы с литыми украшениями. На кораблях везли из Германии свинец для крыши. Но сколь быстро ни стучали барабаны и ни визжали флейты, сколь ни торопились измученные строители, новоиспеченному герцогу все казалось, что работы идут недостаточно споро, с промедлением.

Растрелли доносит, что солдаты заняты битьем 766 свай. Земля трудная. Сваи идут плохо. Не хватает копровых баб. Для ускорения велел он оковать все сваи железом. Это дополнительный расход денег. Но все железо стоит дешевле одной бриллиантовой пуговицы на камзоле герцога. И снова приказ из Петербурга — любыми способами строить быстрее.

Несмотря на все понукания, на все усилия архитектора и суету герцогского фактотума, трех лет оказалось мало, чтобы окончательно завершить сооружение дворца. Через три года после начала строительства Бирона отправляют в ссылку. И резиденция в Митаве ему больше не нужна.