Великие зодчие Санкт-Петербурга. Трезини. Растрелли. Росси

Точно предчувствуя трагические события грядущего года, Росси спешит составить альбом всех своих тверских проектов. Экземпляр его находится сейчас в Москве, в Центральном государственном военно-историческом архиве. На переплете торжественная надпись: «Собрание фасадов казенным и партикулярным строениям в Тверской и Ярославской губерниях с их уездами под главным начальством Его Императорского Высочества Георгия Голстинского сооруженным. Изданное архитектором Росси в Твери 1811-го года». Возможно, существовал еще один экземпляр альбома, который принц Ольденбургский вместе с личным представлением направил императору в Петербург. Только этим можно объяснить указ неожиданно полученный архитектором в конце декабря:

«Господину надворному советнику и архитектору Росси. По представлению генерал-губернатора Новгородского, Тверского и Ярославского Его Императорского Высочества принца Георгия Гольштейн-Ольденбургского желая наградить отличное усердие Ваше к службе и особенно труды, всемилостивейше жалую Вас Кавалером ордена Святого равноапостольного князя Владимира четвертой степени, коего знаки при сем препровождаются.

В С.-Петербурге

Декабря 18 дня 1811-го

Александр»[6].

Награда к Рождеству. Архитектор горячо благодарит очаровательную благодетельницу. Это, конечно, ее рук дело. При такой покровительнице можно быть спокойным за свое будущее…

Тверской двор тесно связан с Петербургом, и все столичные новости быстро становятся известными на берегах Волги и Тверцы. Так, приходят сообщения о торжественном освящении 15 сентября 1811 года Казанского собора в Петербурге, об открытии 19 октября Царскосельского лицея, о завершении строительства первой в России Публичной библиотеки, которую государь изволил посетить 2 января 1812 года. Но вот фельдъегерь примчал донесение, что 9 апреля 1812 года в два часа пополудни после молебна в Казанском соборе император выехал в Вильно к армии. Значит, война неотвратимо приближалась. И наконец, пришло страшное известие: 12 июня «великая армия» Наполеона перешла российскую границу. И манифест Александра, который оканчивался словами: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем».

Настало время, когда никому не нужны новые дома, усадьбы, храмы. Время архитекторского бездействия…

25 июля двор генерал-губернатора перебирается в Ярославль. И с ним, конечно, архитектор. Наступает время тяжелых хлопот. Тянутся по дорогам в глубь России обозы с тяжелоранеными. Сначала от Полоцка, потом от Смоленска, настанет день — от Бородина. Карлу Росси поручено готовить госпитали в Твери и Ярославле. Теперь он скачет навстречу обозам или обгоняя обозы между двумя этими городами.

Сохранился малозначимый, но интересный документ:

«По указу Его Величества Государя Императора Александра Павловича, Самодержца Всероссийского и прочая, и прочая, и проч. От Ярославля до Твери и обратно до места моего пребывания отправленному по самонужнейшей казенной надобности штата моего господину надворному советнику и кавалеру Росси давать по четыре лошади с проводниками из почтовых, за указанные прогоны, без малейшего задержания.

Дана в Ярославле

20 августа 1812 г.

принц Георгий Гольштинский».

В подорожной Росси назван кавалером, то есть имеющим орден (еще одно доказательство, что награжден он в декабре 1811 года). Кавалеру велено давать четверку лошадей как важному чиновнику. И давать без промедления, ибо спешит он по государственной надобности.

Бумага выдана за шесть дней до Бородинского сражения. Этой решающей битвы еще ждет вся Россия. Еще все твердо веруют, что супостат не возьмет Москву. Вместе со всеми не мог предвидеть последующих событий и Карл Росси. Как не ведал того, что в тот же самый день, когда выпишут подорожную, в Петербурге подпишут еще один документ, имеющий к нему прямое отношение. Стараниями все той же Екатерины Павловны ему будет пожалован очередной чин — коллежского советника. Шестой класс по «Табели о рангах»! Теперь архитектора обязаны титуловать «Ваше Высокоблагородие». Чина выше Карл Росси уже больше никогда не получит.

Радость из Петербурга омрачена сообщением о трагедии Москвы. Известие о вступлении французов и пожаре прозвучало как гром среди ясного неба. Оно отразилось на психике государя (здесь начало его мистической религиозности), на взглядах дворянства, обвинявшего Александра в этом несчастье, на умонастроениях всего народа.

Через две недели после вступления Наполеона в древнюю русскую столицу в Петербурге в Казанском соборе состоялся торжественный молебен в честь очередной годовщины коронации Александра. Царскую карету встретила мрачно молчащая толпа. «Никогда в жизни не забуду тех минут, — вспоминает фрейлина императрицы графиня Эдлинг, — когда мы поднимались по ступеням в собор, следуя среди толпы; не раздалось ни одного приветствия. Можно было слышать наши шаги, и я нисколько не сомневалась, что достаточно было малейшей искры, чтобы все вокруг воспламенилось».